Ну же, Мария! Приходи поскорее, думал он. Приходи. Не ждитам. Теперь уже не так важно дожидаться, когда они заснут.

И тут он увидел, как она показалась из-за попоны,закрывавшей вход в пещеру. Она остановилась там на минутку, и он знал, что этоона, но не мог разглядеть, что она делает. Он тихо свистнул, а она все ещестояла у входа в пещеру и что-то делала там, скрытая густой тенью, падающей отскалы. Потом она побежала к нему, держа что-то в руках, и он видел, как она,длинноногая, бежит по снегу. Потом она опустилась рядом на колени, стукнувшисьоб него головой с размаху, и отряхнула снег с босых ног. И поцеловала его исунула ему сверток.

— Положи это вместе с твоей подушкой, — сказала она. — Ясняла все там, чтобы не терять времени.

— Босая — по снегу?

— Да, — сказала она, — и в одной свадебной рубашке.

Он крепко прижал ее к себе, и она потерлась головой о его подбородок.

— Не дотрагивайся до ног, — сказала она. — Они оченьхолодные, Роберто.

— Давай их сюда, грейся.

— Нет, — сказала она. — Они и так скоро согреются. А тыскажи поскорее, что любишь меня.

— Я люблю тебя.

— Вот так. Так. Так.

— Я люблю тебя, зайчонок.

— А мою свадебную рубашку любишь?

— Это все та же, прежняя?

— Да. Та же, что прошлой ночью. Это моя свадебная рубашка.

— Дай сюда ноги.

— Нет. Тебе будет неприятно. Они и так согреются. Онитеплые. Это только сверху они холодные от снега. Скажи еще раз.

— Я люблю тебя, зайчонок.

— Я тебя тоже люблю, и я твоя жена.

— Там уже спят?

— Нет, — сказала она. — Но я больше не могла. Да и какое этоимеет значение?

— Никакого, — сказал он, чувствуя ее всем своим телом,тоненькую, длинную, чудесно теплую. — Сейчас ничто не имеет значения.

— Положи мне руку на голову, — сказала она, — а я попробуюпоцеловать тебя. Так хорошо? — спросила она.

— Да, — сказал он. — Сними свою свадебную рубашку.

— Надо снять?

— Да, если только тебе не холодно.

— Que va, холодно. Я как в огне.

— Я тоже. А потом тебе не будет холодно?

— Нет. Потом мы будем как лесной зверек, один зверек, и мыбудем так близко друг к другу, что не разобрать, где ты и где я. Ты чувствуешь?Мое сердце — это твое сердце.

— Да. Не различишь.

— Ну вот. Я — это ты, и ты — это я, и каждый из нас — мыоба. И я люблю тебя, ох, как я люблю тебя. Ведь правда, что мы с тобой одно? Тычувствуешь это?

— Да, — сказал он. — Правда.

— А теперь чувствуешь? У тебя нет своего сердца — это мое.

— И своих ног нет, и рук нет, и тела нет.

— Но мы все-таки разные, — сказала она. — А я хочу, чтобы мыбыли совсем одинаковые.

— Ты глупости говоришь.

— Да. Хочу. Хочу. И я хотела тебе сказать про это.

— Ты глупости говоришь.

— Ну, пусть глупости, — тихо сказала она, уткнувшись ему вплечо. — Но мне хотелось так сказать. Если уж мы с тобой разные, так я рада,что ты Роберто, а я Мария. Но если тебе захочется поменяться, я поменяюсь срадостью. Я буду тобой, потому что я люблю тебя.

— Я не хочу меняться. Лучше быть как одно и чтобы каждыйоставался самим собой.

— И мы сейчас будем как одно и никогда больше нерасстанемся. — Потом она сказала: — Я буду тобой, когда тебя не будет здесь.Как я люблю тебя, как мне надо заботиться о тебе!

— Мария.

— Да.

— Мария.

— Да.

— Мария.

— Да. Да.

— Тебе холодно?

— Нет. Натяни мешок на плечи.

— Мария.

— Я не могу говорить.

— О Мария, Мария, Мария!

Потом, после, тесно прижавшись к нему в длинном тепломмешке, куда не проникал ночной холод, она лежала молча, прижавшись головой кего щеке, счастливая, и потом тихо сказала:

— А тебе?

— Como tu[70], — сказал он.

— Да, — сказала она. — Но днем было по-другому.

— Да.

— А мне так лучше. Умирать не обязательно.

— Ojala no, — сказал он. — Надеюсь, что нет.

— Я не об этом.

— Я знаю. Я знаю, о чем ты думаешь. Мы думаем об одном и томже.

— Тогда зачем же ты заговорил не о том, о чем я думала?

— У нас, мужчин, мысли идут по-другому.

— Тогда я рада, что мы с тобой разные.

— Я тоже рад, — сказал он. — Но я понимаю, о каком умиранииты говорила. Это я просто так сказал, по своей мужской привычке. А чувствую ято же, что и ты.

— Что бы ты ни делал, что бы ты ни говорил, это так и должнобыть.

— Я люблю тебя, и я люблю твое имя, Мария.

— Оно самое обыкновенное.

— Нет, — сказал он. — Оно не обыкновенное.

— А теперь давай спать, — сказала она. — Я засну быстро.

— Давай спать, — сказал он, чувствуя рядом с собой длинноелегкое тело, чувствуя, как оно согревает его своим теплом, успокаивает его,словно по волшебству прогоняет его одиночество одним лишь прикосновением бедер,плеч и ног, вместе с ним ополчается против смерти, и он сказал: — Спи спокойно,длинноногий зайчонок.

Она сказала:

— Я уже сплю.

— Я сейчас тоже засну, — сказал он. — Спи спокойно, любимая.

Потом он заснул, и во сне он был счастлив.