в домотканых платьях. Томми не обратил внимания: он привык к таким взглядам.

— Можно я помогу?

— Если хочешь. Полотенца положи в одну машину, трико и остальное — в другую. А накидки надо стирать отдельно, а то полиняют. И в холодной воде, не в горячей.

Маленькая Энн снова хихикнула.

— Вообще-то, это я должна тебе все объяснять. Я же здесь девушка!

Некоторое время оба молча загружали машины. Одна из женщин, все поглядывающая на них с любопытством, спросила:

— Вы ведь не здешние? Из тех людей с нефтяного промысла за городом?

— Нет, мэм, — вежливо ответила Маленькая Энн. — Мы из цирка.

— И вы… вы выступаете?

— Да, в разных номерах.

— Боже, как интересно!

Заверив, что обязательно придет на них взглянуть, женщина неохотно вернулась к своей стирке.

— Ох уж эти провинциальные городишки, — шепнул Томми. — Гляди, она до сих пор пялится.

— Это все мои проклятые волосы, — надулась Маленькая Энн.

Томми помнил, что пару лет назад у нее была довольно невзрачная коричневая шевелюра. Но оказавшись в номере Марго, девушка принялась обесцвечивать волосы, пока не превратилась в платиновую блондинку.

— Знал бы ты, чего я наслушалась в школе в прошлом году. Приличные девочки не красятся и все такое. И все равно, многие стали брать с меня пример. Мама говорит, люди такое замечают. Они и правда замечают.

— Пусть смотрят. По-моему, красиво.

Томми вдруг вспомнил Стеллу и задался вопросом, натуральная ли она блондинка, или тоже красится.

— Здесь есть автомат с газировкой. Хочешь бутылочку?

Они потягивали газировку, слушая, как шуршит в машинах одежда. И стоило переживать? Все было абсолютно естественно, как в старые добрые времена.

— Тебе понравилась Калифорния?

— Да, ничего. Только немного странно, что пальмы вокруг торчат, и снега нет даже на Рождество.

— Мама рассказывала, что Люсия Сантелли была, наверное, самой красивой гимнасткой в мире. Она из этой семьи? Ты ее видел?

— Разумеется. Она мать Марио.

— Я слышала, она сломала спину. Сильно покалечилась?

— Нет, по ней и не скажешь. Только иногда двигается немного медленно, вот и все. Она помогала Джонни, брату Марио, сделать номер.

Продолжая обсуждать Сантелли, они переложили одежду в сушилки.

— Смотри, трико не клади, — предупредил Томми. — Они шерстяные, сядут.

— Одна девочка у нас в номере носит шелковые трико. Утверждает, что от шерсти вся сыпью идет. А по-моему, она просто хочет пощеголять своими ногами.

— Наверное, от шерсти много кто сыпью идет. Сестра Марио, Лисс, тоже носит шелковые трико. Правда, она некоторое время была балериной.

— Она больше не выступает?

— Нет, вышла замуж и завела ребенка.

— Как и моя мама. И твоя тоже, — возразила Маленькая Энн.

— Но ее муж не из цирка, — пояснил Томми.

— По-моему, цирковые должны сходиться с цирковыми.

— Ну, большинство так и делают, — Томми не улыбалось обсуждать эту тему. — Слушай, Анжело разрешил мне брать машину по воскресеньям. Съездим в кино, если будет хороший фильм?

— С удовольствием, — согласилась Маленькая Энн и вдруг с подозрением уточнила: — Моя мама велела тебе меня позвать?

— Нет, конечно! С чего ты взяла?

— Потому что я как раз на днях пожаловалась, что мы с тобой не видимся. И тут ты со своим приглашением. Не хочу, чтобы мама устраивала мне свидания!

— Никто ничего не устраивал. Просто Анжело ворчал, что другие ребята подумают, будто я задрал нос. И разрешил взять машину, если я захочу кого-нибудь покатать.

— А, тогда ладно. Только не вестерн. Не люблю вестерны. Смотри, сушка закончилась. Давай помогу сложить.

Вечером, когда над землей начали сгущаться сумерки, Томми зашел за Маленькой Энн. Тусклый свет, окутывающий закрытую на воскресенье стоянку, его беспокоил. Томми привык к ослепительным огням манежа, и темнота беспричинно тревожила и пугала его до конца жизни.

Девушка была одета в розовое платье с белоснежными рюшами на воротнике и в белые сандалии. Впервые в жизни Томми придержал для нее дверцу машины.

— Здорово выглядишь, Маленькая Энн, — похвалил он. И машинально прибавил, прежде чем захлопнуть дверцу: — Осторожно, пальцы.

Она улыбнулась, демонстрируя все еще детские ямочки на щеках.

— Я бы предпочла, чтобы меня называли просто Энн. В цирке уже нет Большой Энн. Звучит глупо.

— Постараюсь запомнить, но я тебя так с шести лет называю. Слушай, в городе показывают вестерн, зато миль за пять-шесть есть один из этих новых кинотеатров на открытом воздухе. Сидишь прямо в своем автомобиле и смотришь на большой экран, а в машину дают динамик.

— Я такие видела, но никогда там не была, — протянула Энн. — А что показывают?

— Вроде бы какой-то мюзикл. Но точно не вестерн, я спрашивал. Поедем?

— Было бы забавно, — сдержанно откликнулась она. — Вообще, ты за рулем… тебе решать.

На стоянке было полутемно. Немного погодя, пока они ждали начала, Томми приобнял Энн за плечи. Она придвинулась чуть ближе, но по-прежнему сидела прямо.

— Хочешь попкорна?

— С удовольствием, — в голосе ее звучало облегчение.

Томми возвратился к машине, балансируя подносом, где стояли два ведерка кукурузы и два высоких бумажных стакана, наполненных преимущественно льдом.

— Вот. Я вспомнил, что ты не любишь «Колу», и взял «Севен Ап».

Сгущалась темнота. Они пили газировку и хрустели попкорном, глядя на огни подъезжающих машин.

— Так странно быть зрителем, — заметила Энн.

— Постоянно жить в одном городе и ходить в один кинотеатр — вот это было бы странно. Смотри, экран загорелся. Сейчас начнется.

Под грохот из динамиков на