а до вашего возраста мне нет никакого дела. Я полюбил вас за вашу душу, за ваш характер. Я чувствую, что у нас много общего. Мы будем не просто мужем и женой, мы будем спутниками в этой жизни. «И в радости, и в горе, и в богатстве, и в бедности…» Может быть, я что – то не то говорю? – Ульрих сбился, лицо его стало пунцовым. – Я не умею говорить с женщинами о земной любви, и я никогда не объяснялся женщине в любви, потому что до сих пор любил только Бога.

– У вас никогда не было женщины? – Аннета сочувственно посмотрела на Ульриха, а потом приподнялась на цыпочки и поцеловала его в лоб.

– Так вы… так ты согласна? – спросил он.

– Да, – она взяла его руку и прижала ее к своей щеке. – Я сама чувствовала, что мы с вами… с тобой – одно. Но могла ли я представить хотя бы в мечтах, что стану твоей женой?

– Аннета! Аннета! Ты… ты… нет, мы… – Ульрих не смог больше ничего сказать.

– Мы созданы Господом друг для друга. Я знаю это, – она снова поднялась на цыпочки и поцеловала Ульриха, на этот раз прямо в губы.

* * *

Бывший епископский дворец, в котором заседал теперь Городской Совет, сильно изменился внутри. Все украшения со стен были сняты, а мозаичные полы, которыми так гордился епископ, безнадежно испорчены: местами разбиты, а местами выворочены, и эти пустые куски забиты обыкновенными досками.

Ковры, гобелены, мебель – все исчезло; звуки шагов и голосов далеко разносились по длинной анфиладе залов второго этажа.

Граф Рауль в своей роскошной бархатной одежде, украшенной золотым шитьем и драгоценными камнями, выглядел в новых интерьерах епископского дворца, как король в лачуге нищего. Те пять или шесть человек, которые встретились ему здесь, с изумлением смотрели на графа, поспешно ему кланялись и спешили обойти его стороной. Графа Рауля это развеселило; посмеиваясь, он вошел библиотеку епископа, где надеялся найти Ульриха.

Перемены, произошедшие во дворце, коснулись и этого помещения: бюсты Платона, Аристотеля, Сенеки и Марка Аврелия были вынесены отсюда; шкафы из красного дерева и сафьяновые диваны также пропали, а вместо них стояли криво сколоченные дощатые стеллажи, беспорядочно заваленные книгами, и простые деревянные скамьи, под которыми лежали кипы бумаг.

Около большого слюдяного окна (раньше оно было стеклянным, мозаичным) сидел Ульрих за конторкой, похожей на конторку приказчика в лавке, и проверял длинную колонку цифр, испещряющих лежащий перед ним свиток.

– Рад приветствовать вас, месье председатель Городского Совета, – зычно крикнул граф, подкравшись к Ульриху.

Тот вздрогнул и уронил свой свиток.

– Ваше сиятельство, – растерянно произнес он. – Я не слышал, как вы вошли.

– Где же ваш секретарь, или лучше сказать секретари, месье председатель? У его преосвященства их было не меньше десяти. Он, однако, жаловался, что и этого мало, тем более что они постоянно опаздывали, – если не по своей вине, то по вине тех клириков, которые тоже опаздывали, и тем самым, заставляли опаздывать секретарей его преосвященства, а уж секретари заставляли в итоге опаздывать самого епископа. А у вас в приемной нет ни одного секретаря, но вы-то теперь не менее важная персона, чем его преосвященство! Где же ваши секретари, месье председатель? – шутливо допытывался граф.

– У меня есть секретарь, – очень хороший, скромный молодой человек, – но он бывает только днем, когда Советом разбираются текущие дела и приходят посетители. Вечером я отпускаю этого молодого человека домой, потому что я не могу задерживать его дольше положенного времени, – объяснил Ульрих со всей серьезностью.

– Да, я заметил, что у вас тут кое-что переменилось, – сказал граф, с кряхтением опускаясь на скамью. – Я помню вашу проповедь, которую ныне отпечатали и распространяют под названием «Большие перемены во славу Спасителя». Идолов вы, действительно, сокрушили. Вот здесь у епископа, помнится, стоял бюст Аристотеля, а здесь – бюст Сенеки. Наверно, их разбили? Ну что же, это я еще могу понять, но мебель-то куда дели? «Не пожалеем в грозный час имения мирского», – так поется в вашем гимне? Имения, хранившегося во дворце, вы точно не пожалели. Надеюсь, мебель горожане растащили по своим домам? Обидно, если все это было разломано или сожжено, – у его преосвященства была не мебель, а просто произведения искусства.

– Я не знаю, куда делась мебель. Вам же известно, что восстание в городе произошло, когда я еще скрывался в вашем замке в горах. Я застал дворец в том виде, в котором он сейчас находится, даже в худшем. Недавно мы сделали здесь ремонт, – столь же серьезно, как раньше, объяснял Ульрих.

– Не обижайтесь, месье председатель, мне, ей – богу, нет никакого дела до епископского добра! Так, к слову пришлось… Прежде всего, я хотел поздравить вас с женитьбой. Эту новость обсуждает весь город. Не успел я приехать, как мне не меньше двадцати человек сообщили, что вы женились. Оно и по вас видно, что вы женаты: дырка на вашем камзоле аккуратно зашита, воротничок и манжеты у вас свежайшие, из белоснежного полотна, – как славно быть женатым! Мне, что ли, жениться в восьмой раз?.. Ходят слухи, что вы взяли в жены вдову с тремя детьми?

– Да, у моей жены трое детей от первого мужа, погибшего на войне.

– Это вы мудро поступили, что взяли женщину уже с готовыми детьми. Ни тебе беременности, ни младенческих криков. Я не представляю, как можно вынести около себя беременную; ни у одной из моих жен до беременности не дошло, как-то не получилось, но и без того мне не удавалось с ними ужиться. Эх, месье председатель, искушаете вы меня, – женюсь, обязательно женюсь, и тоже на вдове с детьми!

– Если бы вы взаправду решились на это, Христос вошел бы в ваше сердце.

– Я своего сердца для него никогда не закрывал. Пусть входит, когда захочет… А забавно было бы, если Христос вошел бы в мою жизнь вместе с женщиной! Пока с женщинами ко мне входил лишь дьявол, и не только ко мне. Видимо, он большой женолюб, если вечно ходит с ними под ручку.

– Дьявол ходит с теми, кто позволяет ему ходить с собой.

– Да? Какой вежливый! Ему, оказывается, нужно наше разрешение.

– Зло неизбежно в мире, но горе тому, через кого зло входит в мир.

– Это мы слыхали… Кстати, как продвигается ваш перевод Библии?

– Почти закончен.

– Невероятно! Когда вы все успеваете, ума не приложу. Вы подарите мне один экземпляр с дарственной надписью, после того как ваша Библия будет напечатана?

– Вам?! Подарить Библию?!