скоро поставят рогатки на улицах, и мы не пройдем через посты и ночные караулы, если не поторопимся. Двигай ногами быстрее, брат Якоб!

– Какая тяжелая бутыль! – задыхаясь и пыхтя, сказал тот, косясь на корзину в руке Иоганна. – Кстати, откуда у тебя взялась серебряная монета?

– Заработал.

– Заработал? Когда? Где? Мы с тобой с лета получаем одни лишь медяки; в трактир и то ходим всего раз в неделю. Что за жизнь!

– Перестань стонать, ты уже это говорил.

– Так откуда у тебя серебряная монета?

– Я получил ее от женщины.

– Ты – от женщины? – Якоб от удивления остановился. Поставив бутыль на землю, он недоверчиво посмотрел на Иоганна, пытаясь различить в темноте выражение его лица, чтобы определить, не шутит ли он. – Вот уж не знал, что ты – женский угодник!

– Спаси Бог! Чтобы я угодничал перед этим дьяволовым семенем?! – послышался возмущенный возглас Иоганна. – Наоборот, женщина, которая дала мне монету, сама заискивала передо мною.

– Черт тебя возьми, доберешься ли ты когда-нибудь до сути? Разговаривать с тобою, все равно, что отправиться в дальнюю дорогу на старой полудохлой кляче. До места не доберешься: либо кляча сдохнет в пути, либо сам откинешь копыта!

– Ты спросил, я отвечаю, – обиделся Иоганн. – А будешь обзывать меня клячей, не буду ничего тебе рассказывать.

– Я не обзывал тебя клячей. Какая же ты кляча? Тощим мерином еще можно было бы тебя назвать, но уж никак не клячей.

– Опять обзываешься? Бери бутыль, жирный боров, и пошли! Слова тебе больше не скажу!

– Видишь, ты и сам обзываешься! Но я на тебя не обижаюсь: зови, кем хочешь, меня от этого не убудет… Ну скажи же, брат Иоганн, за что женщина дала тебе серебряную монету? Я просто сгораю от любопытства!

– Вот привязался! Ладно, слушай, будь ты проклят, но если снова станешь перебивать, клянусь Симеоном Столпником, больше рта не открою!

– Даю обет молчания на все время твоего рассказа, – Якоб приложил палец к губам.

– На Духов день или около того я убирался в храме Умиления… Тьфу, прости Господи, я хотел сказать – в нашем молельном доме! Никак, хоть убей, не привыкну к новым словам и порядкам. В общем, убирался в бывшем храме Умиления Девы Марии, который ныне является не храмом, а просто помещением для молитв.

– А где я тогда был?

– Мне это тоже интересно было бы знать. Но ты обещал не перебивать меня.

– Молчу, молчу!

– Из храма я вышел поздно, так что ни одной живой души на площади перед ним не было. Вдруг выкатывает из переулка крытая колымага, в которых обычно знатные господа разъезжают, а за ней – всадники, и все несутся к храму, то есть к молельному дому, и колымага останавливается прямо передо мной. Всадники спрыгивают со своих лошадей, открывают дверцу, приставляют лестницу, и из колымаги выходит дама, – не то чтобы молодая, но и не старая. Она бросается ко мне и кричит: «Как хорошо, что я вас застала! Я неслась к вам, как стрела, чтобы вы срочно растолковали мне непонятный отрывок из Писания! Вот это я не пойму, это выше моего разумения: на вас, единственно на вас уповаю!». Достает Ветхий Завет и зачитывает мне несколько строф из книги Левит о том, что если кто переспит с рабыней, которую некий мужчина захотел взять в жены, но еще не выкупил, то эту рабыню и прелюбодея надо наказать, но не до смерти, ибо женщина та еще не свободна. «Ах, преподобный! Как все это понимать? – говорит мне дама. – Ясно, что слова эти – аллегорические, потому что рабынь у нас давно нет, но Библия писана на все времена, до скончания веков! Господь, когда это диктовал, знал, что рабов не будет, – и что же тут тогда запрятано, какой глубокий смысл скрыт за этими строками? Просветите меня, преподобный, умоляю!».

Пришлось мне поднапрячься, вспомнить риторику, логику и софистику, чтобы ответить даме. Отвечал же я ей в том роде, что понимать эти строки, конечно, надо аллегорически. Рабыня, которая уже обручена, но еще не выкуплена – есть образ женщины, уже готовой принять учение Спасителя, но пока еще пребывающей в рабстве у невежества и суеверий. И если совершит она прелюбодеяние, то наказывать ее смертью нельзя: с того, кто устав не принял, и спроса нет.

Дама вдруг как рассмеется, да еще с таким облегчением! «Спасибо, преподобный. Теперь у меня глаза открылись, теперь-то я все поняла! А это вам, возьмите, – и дает мне серебряник. – Нет, нет, не отказывайтесь!.. А вы такой милый; о вас ходят слухи, что вы строгий, а я вижу, что вы совсем не строгий. И чего я боялась раньше к вам приехать? Прощайте, прощайте, преподобный, – увы, я спешу, но я обязательно еще к вам приеду, обязательно!». Вскочила в свою колымагу, и была такова!.. Вот какой со мной случай произошел… Чего ты смеешься?

– Ой, брат Иоганн, не могу! – давясь от смеха, еле выговорил Якоб. – Да неужто ты до сих пор не понял, что эта дама приняла тебя за Ульриха?

– За Ульриха? – растерянно переспросил Иоганн.

– А то за кого же? Посуди сам, ты вышел из молельного дома, где он всегда читает свои проповеди. Ты длинный и худой, как он, – а даме наверняка описали его внешность, – у тебя постный вид, как у Ульриха. Вот она и приняла тебя за него; но ты дал ей хорошее разъяснение, клянусь Богом: теперь она пустится во все тяжкие, уверенная, что Господь ее не покарает! За подобное разъяснение она бы для тебя и золотого не пожалела! – Якоб даже согнулся от хохота.

– Ну и дьявол с ней! – с досадой выпалил Иоганн. – Кто захочет найти оправдание для своих грехов, тот его найдет… Хватит смеяться! Бери бутыль, и пошли. Гляди, вон уже идут ставить рогатки. Быстрее, пошевеливайся, если не хочешь ночевать на улице!

* * *

Бутыль была почти выпита, а из еды остались только пара луковиц и ломоть хлеба.

Иоганн спал, растянувшись на досках пола. Якоб укрыл товарища охапками соломы, а сам сел на трухлявое бревно, заменяющее здесь и стул, и стол. Взяв бутыль с остатками вина, Якоб отхлебнул из нее, и замер, прислушиваясь к шуму дождя.

Иоганн нашел необычное место для ночевки. На окраине города, внутри крепостной стены был пруд, образованный подземными водами; на нем – небольшой остров, а на острове стояла сторожевая башня, воздвигнутая в незапамятные времена. Практичные горожане пытались отвезти воду из пруда, чтобы использовать это место для строительства, но напрасно: