Звягинцев пересказал историю, рассказанную Инессой.

И все события сегодняшнего утра в хронологическом порядке.Его рассказ не отличался красотой и стройностью и к тому же грешил душноватымстилем милицейских протоколов. Иногда Марка коробило от некоторыхсловосочетаний Звягинцева, но на это Пал Палычу было совершенно начихать.

Его беспокоила какая-то смутная, еще не до концаоформившаяся мысль.

Что-то в поведении Марка показалось ему странным. Что-тотакое он сказал… Или, наоборот, не сказал?

Рассказ Звягинцева уже подходил к концу, когда он наконец-тоухватил за хвост мысль, терзавшую его.

Когда Марк узнал об убийстве Шмаринова, он даже не спросил оего жене.

Он и словом о ней не обмолвился, хотя это было совершенноестественно: поинтересоваться судьбой несчастной, прикованной к постелиженщины. Если уж обладающий недюжинной силой Шмаринов был убит, да еще в своемномере, в котором находилась и Инесса, то спросить о ней было самыместественным продолжением темы.

Марк не мог не знать, что Инесса лежит в номере мужа, чтоникуда она деться не может, и в любом случае она — самый нежелательныйсвидетель из всех возможных. Если убили мужа, то почему пощадили жену? Этотвопрос напрашивался сам собой, но Марк его не задал.

Почему он не задал его?

Звягинцев внимательно вгляделся в сосредоточенное лицоМарка: толковый парень, с жесткой складкой у рта, наверняка сам себя сделал,если занимает такой пост. И очень неглупый.

Очень неглупый, если принять во внимание те вопросы,которыми он сразу же начал мучить Звягинцева. Впрочем, Звягинцев сам шел наэтот разговор, ему была интересна логика Марка. Молодой человек неплохо зналубитого и вполне мог быть ему полезен.

Выслушав долгий монолог Пал Палыча со всеми утомительнымиподробностями, Марк долго молчал. А потом поднял на Звягинцева похолодевшие иготовые к прыжку глаза.

— Значит, следственная группа еще не прибыла на местопроисшествия?

— Нет. И в ближайшие дни вряд ли появится. Вы жевидите, что творится с погодой.

— Вижу, — Марк поднялся с кресла, подошел к окну изакрыл его, чуть задержавшись у рамы: присев на корточки, он стряхивал снег сузенького подоконника вниз.

Интересно, зачем он это делает, с неприязнью подумалЗвягинцев, аккуратист чертов, наверняка у него в роду были какие-нибудь швабыиз Северной Рейн-Вестфалии с их надраенными цветочными горшками и утомительночистыми кальсонами.

— Это печально. — Марк отошел от окна и снова селв кресло.

— В каком плане?

— В том плане, что еще несколько дней убийца пробудетна свободе, я так понимаю. Из «Розы ветров» он выехать не может. По той жепричине, по которой сюда не могут подняться оперативники.

«В этих построениях мы с тобой совпали, парень».

— И теперь следствие представляете вы.

— Да, я, — Звягинцев нагнул голову в ироническомполупоклоне.

— И какие же версии у следствия?

— С версиями как раз главная проблема. Я еще неопрашивал свидетелей…

— А что, были свидетели?

— Ну кто-то же видел Шмаринова в гостинице. И потом,если вы были с ним в баре, кто-то мог наблюдать, как он входил и выходил. Выбыли вдвоем?

— Сначала втроем.

— Ваша жена.

— Да. Я, Ольга и ее отец. Потом Ольга ушла. Она выпилалишнего, ей было неудобно перед отцом.

— А вы? Вы даже не проводили жену, тем более что онавыпила лишнего?

Марк смутился.

— Видите ли… Я сейчас занимаюсь одной сделкой для нашейкомпании. И мне нужно было срочно обсудить с Игорем Анатольевичем кое-какиедетали. Тем более Ольга попросила ее не провожать. Ей надо было остаться одной.

— Почему?

— Ну откуда же я знаю — почему. Иногда надо проявлятьтактичность в отношениях.

— — Хорошо. Значит, Ольга ушла… В котором часу онаушла?

— Я не помню. Что-то около двух.

— Кстати, о вашей жене. Что-то долго она моется, вам некажется?

— Она любит принимать ванну. — Марк скосил глаз наЗвягинцева: если ты, старый, не очень хорошо пахнущий козел в засаленномгалстуке, не так часто моешься, то это не значит, что твоему примеру должныследовать все остальные.

— Ну хорошо. У меня еще будет время с ней поговорить.

Об отце вы должны сказать ей сами.

— Конечно.

— Продолжим. Вы расстались…

— Что-то около четырех часов. Я проводил его до холлаотеля… Нас вид ел портье.

— Не сомневаюсь, — не преминул отыгратьсяЗвягинцев. — Намекаете на алиби, Марк?

— Намекаю. У вас же нет никаких версий, и вы можетевыстроить любую. Я бы не хотел оказаться в центре этого строительства.

— Понятно.

— Мы расстались с ним около четырех, и я вернулся ксебе.

— Ваша жена была дома?

— Конечно. Она спала. Света я не включал, чтобы ее непотревожить.

— Похвальная забота.

— Уснул сразу, как в омут провалился. Слегка перепил,знаете. Я вообще-то не пью.

«Твой наглый братец Иона тоже не пьет, так что, похоже, этоу вас семейное».

— А что предпочитаете?

— Обычно коньяк. В небольших дозах он неплохо влияет наделовые переговоры.

— «Наполеон», да? — спросил Звягинцев и тотчас жепочувствовал во рту клопиный привкус: никогда больше он и в рот не возьмет этотхренов «Наполеон». Водка и пиво куда более бесхитростны. И поднимаютнастроение. И никакой изжоги.

— Почему — «Наполеон»? — удивился Марк.

— В номере у Шмариновых на столике стоял «Наполеон».

И три бокала.

— А-а… — Марк снисходительно посмотрел наЗвягинцева. — Это мы вечером пригубили. Я, Игорь и Ольга. За встречу. Заего фантастический полет сюда, в «Розу ветров», за то, чтобы Инка быстрееподнялась на ноги.

— А сама Инесса?

— А что — Инесса? Она не пила. Ваш доктор весь деньпичкал ее болеутоляющими уколами и сказал, что спиртное ей категорическизапрещено.

Так. Значит, бокалы в бумажных пакетах отпадают. Однойголовной болью меньше.

— Значит, вы сами и пили.

— Баловались, мой дорогой Шерлок Холмс. Баловались.

Никто из нас не злоупотребляет спиртным.

— Как вы думаете… Кто бы мог совершить это?