психолог уведомила Патрисию о своем уходе за относительно короткое время (полтора месяца) до своего отбытия. Я не была согласна с таким решением, поскольку считала, что Патрисии нужно было дать больше времени, чтобы пройти процесс сепарации и предвосхищающего потерю этих значимых отношений траура. Хотя я знала, что Патрисия нуждалась в более длительном перерыве между окончанием работы с предыдущим психологам и началом моей работы с ней, я столкнулась с сильным страхом дестабилизировать ее состояние и чувствовала, что не могла отказаться от этого назначения; подобный поступок воспринимался бы как жестокий и безответственный. Я не могла сопротивляться побуждению помочь.

В первые несколько месяцев Патрисия часто заканчивала сессии раньше, ей было трудно сконцентрироваться более чем на полчаса. Иногда она с отсутствующим видом осматривала кабинет, как будто пытаясь разместить свои мысли вовне или понять, где она находится. Она часто называла меня по имени, проверяя, слушаю ли я ее, иногда требуя подтверждения, что ее верно поняли, своим привычным вопросом: «Знаете ли вы, что я имею в виду?» Я думала, что в основе этого лежал еще более тревожащий и лишенный надежды вопрос: «Сможете ли вы когда-нибудь понять, что я имею в виду и что я чувствую?»

Она считала, что опыт пережитого ею инцеста был очень необычен и находился за рамками того, о чем можно думать либо что можно понять, она также считала себя «уродом». Несмотря на ее чувство изолированности, говорить с ней об одиночестве и ее сомнениях в том, что ее опыт можно выразить словами, оказалось непросто. Всплыл ее страх перед разрушительным влиянием собственных чувств.

По мере того как проходил терапевтический процесс с Патрисией, она начала подробно обсуждать свои чувства и мысли, предшествовавшие намеренным актам самоповреждения. У нее постоянно возникал образ ее отца, раздевающегося перед тем, как заняться с ней сексом, и особое воспоминание о выражении на его лице, которое возникло, когда он в первый раз изнасиловал ее. Патрисия сообщила что это воспоминание часто вторгалось в ее мысли и влияло на ее душевное спокойствие. В такие моменты она начинала испытывать страх и тревогу, как будто он все еще находился в соседней комнате и мог войти в ее спальню в любой момент. Некоторые звуки, такие как звук выключателя могли пробудить эти воспоминания, поскольку она связывала их с приближением отца к двери ее спальни. Хотя она могла бы начать испытывать гнев по отношению к отцу, когда эти образы и воспоминания вновь оживали, она уже научилась устранять эти чувства из своего сознания, поскольку боялась, что они могут одолеть ее. Гнев Патрисии на ее возлюбленного в момент совершения ею правонарушения последовал за ее отказом от секса с ним; в своих требованиях сексуального контакта он был настойчивым и агрессивным. Опыт принуждения, по ее словам, отбросил ее в состояние слепой паники и ярости, которые были связаны с ее ранним инцестуозным опытом.

Чувство замешательства, которое испытывала Патрисия, было очевидно, котла она описывала, как ее отец, которого она любила и которому доверяла, начал систематически терроризировать ее своими требованиями сексуального характера. Патрисия отметила, что чувствовала себя виновной в том, что она на него сердилась, а также сказала, что ей не следовало бы говорить об этом насилии, что она, должно быть, сама пригласила его к совершению насилия, поощрила и заслужила его. В то же время она знала, что ее отец был не прав и каким-то образом из любящего превратился, в хищного и пугающего, как животное. Физические ощущения, которые она помнила, повергали ее в ошеломленное и испуганное состояние, будто она была буквально поймана в ловушку. Она чувствовала себя одновременно виноватой, напуганной и задыхающейся. У Патрисии было четкое воспоминание о том, что она боялась, что не сможет дышать из-за веса ее отца. Она также помнила его тяжелое, быстрое дыхание и свое отчаянное желание, чтобы мать каким-то образом защитила ее от насилия, смешанное с надеждой на то, что мать никогда об этом не узнает.

Патрисия развила несколько техник для того, чтобы справляться с этими воспоминаниями и разряжать агрессивные импульсы, которые она не могла принять. Одна из них заключалась в том, чтобы заставить себя оцепенеть и просто наблюдать за образами/воспоминаниями, как если бы она не была участницей тех событий. Патрисия научилась достигать этого состояния эмоционального оцепенения, однако она осознавала негативные последствия такой техники, заключавшиеся в том, что при этом она чувствовала себя несвязанной с событиями я коммуникациями в своей нынешней жизни. Ей оставалось только чувствовать себя обезличенной и «нереальной», как если бы она была в своей собственной жизни лишь наблюдателем. После некоторого времени, проведенного в этом спокойном, но отчужденном состоянии, Патрисия чувствовала, что ей нужно было бы «вернуться в норму» и думала, что если бы у нее были необходимые средства, то затягивание веревки вокруг своей шеи либо нанесение себе порезов могло бы вновь позволить «почувствовать себя реальной». У Патрисии был сложный ритуал самоповреждений. Она была убеждена, что методичное и тщательное следование ему также способствовало бы исчезновению навязчивых и тревожных воспоминаний, что позволило бы сократить их разрушительную силу, когда она снова вернется в мир.

Когда Патрисия выяснила, в какие моменты она наиболее склонна к самоповреждающему поведению, она сформировала четкое представление о его функциях. Патрисия поняла, что ее самоудушение имело пять основных функций: во-первых, позволить себе вновь почувствовать себя «реальной», после того как стала бесчувственной в ответ на нежелательные мысли и переживания: во-вторых, отвлечь себя от боли навязчивых воспоминаний о пережитом в детстве сексуальном насилии; в-третьих, предупредить сотрудников о той опасности, в которой она, по ее мнению, находилась, а также просигнализировать им о том, что ей необходима поддержка и понимание; в-четвертых, выразить свои гнев и возмущение; в-пятых, обрести контроль в моменты, когда воспоминания и текущие события заставляли ее чувствовать себя бессильной. Рассматривая поочередно каждую функцию, Патрисия смогла прописать стратегии, отличные от самоповреждения, которые позволили бы достичь тех же результатов. Хотя поначалу это казалось слабой альтернативой, Патрисия обрела способность создавать мысленные образы и расслабляться. Она использовала это, чтобы отвлечься от воспоминаний о насилии, а также уменьшить напряжение и беспокойство.

Через одиннадцать месяцев терапии Патрисия сообщила мне, что она начала вести дневник о своих воспоминаниях, а также мыслях и чувствах, приводящих ее к самоповреждению. Получалось, что она хотела