Кстати, упоминание о Хейфеце здесь было. Именовался он неиначе как удачливым авантюристом и самоуверенным дилетантом, что для суховатогосправочника приравнивается к базарной брани. Впрочем, даже Гарнель и Чистяковапризнавали заслугу Хейфеца в изучении Беззара.

Некоторое время Мартин разглядывал рисунок, изображающийвзрослого беззарийца рядом с человеком, после чего согласился с любимымиавторами – Хейфец был самоуверенным идиотом. Самому Мартину не доводилосьпосещать миры из красного списка, он и в жёлтый-то заглядывал два раза,ненадолго и с самыми неприятными воспоминаниями.

Снова взяв конверт, Мартин внимательно рассмотрел адрес.Похоже было, что его старательно скопировали с печатного текста – причёмсущество не имело для этого ни подходящих глаз, ни подходящих рук.

Хорошо быть беззарийцем. Красного списка для них практическине существует.

– Нет, нет и нет, – сказал Мартин, вставая. Потянулся иснова покачал головой. – А вот коньячок мне ещё понадобится…

Пустая квартира безмолвствовала.

В кабинете Мартин вытащил из стола маленький тяжёлый пакет,лежащий там с незапамятных времён. Его он спрятал в левый карман куртки, а вправый, наплевав на все законы, – револьвер и пригоршню патронов. Загранпаспорти так всегда был при нём.

Выключать свет Мартин не стал. Бутылку коньяка закрылпробкой, а вот «николашку» пришлось бросить засыхать. В одну руку Мартин взялпустой пакет, в другую – пакет с мусором. Так и вышел из дома.

Никто не внушает меньших опасений наблюдателям, как мужчина,в разгар пьянки побежавший «ещё за одной», да к тому же по пути решившийвыбросить мусор.

В ночном магазинчике у дома Мартин придирчиво осмотрелимевшийся в ассортименте коньяк, покривив душой, забраковал вполне приличныйгрузинский, посокрушался о малом ассортименте армянского, высказал своё мнениео французском виноделии, опять же – слегка пойдя против истины. Зашедший следомгражданин, придирчиво выбирающий пачку сигарет, даже заслушался. На придирчивогопокупателя груш, трущегося возле Мартина в прошлый выход из дома, он походилразве что обстоятельностью и собранностью.

Мысленно Мартин поблагодарил Юрия Сергеевича за стольнеумелых и явных наблюдателей.

Выйдя из магазина без покупки, Мартин поймал машину и поехалв «Седьмой континент». У супермаркета его планы вдруг резко изменились, и онпредложил водителю поехать к «Кропоткинской», где есть «совершеннозамечательный винный магазинчик».

Вот здесь, в окрестностях Станции, его уже могли взять.Потому Мартин не стал долго изображать из себя пьяненького гурмана в поискахредкого сорта выпивки, а, заскочив в тот самый «замечательный магазинчик» икупив фляжку «Ахтамара», двинул напрямик к Станции, на пульсирующий свет маяка– не слишком-то, впрочем, заметный среди столичной иллюминации. Ключникитребовали беспрепятственно пропускать к Станции всех желающих, но на дальнихподступах всегда прогуливались агенты в штатском, выглядывая в толпепотенциальных злоумышленников. Всё зависело от того, пошёл ли портрет Мартина вориентировку или ещё нет.

Пробиваться к Станции с боем он, конечно же, не собирался. Вбарабане револьвера не было патронов.

Юрий Сергеевич не подвёл – Мартина никто не останавливал. Неподхватывали его под руки крепкие молодые люди, не просили «отойти на минуточкув сторону». Если топтуны из наружки и подняли тревогу, то неповоротливыймеханизм госбезопасности ещё не успел прийти в движение.

Беспрепятственно миновав ограждение, Мартин вошёл в Станцию.

Комнатка была более чем скромная, будто московскую Станциюпроектировал лично Никита Сергеевич Хрущёв. Метров десять – двенадцать, обитыйбежевым велюром диванчик, на котором полулёжа развалился ключник, стол и креслодля посетителя. На столе – несколько бутылок пива, солёные сухарики ипепельница.

Ключник вежливо ждал. Это был толстенький, очень пушистыйключник с немного раскосыми глазами. Редко таких встретишь.

И всё-таки Мартин чувствовал себя так, будто говорит состарым знакомым.

– Я хочу поговорить о доверии, – сказал Мартин. – Не о том,что заставляет людей открывать друг другу душу, вместе рисковать жизнью… идти вразведку или в горы в одной связке… О самом обычном доверии, которому учатся сдетских лет. «Веришь – не веришь?» – играя, спрашивают друг друга малыши… и непоймёшь, чему они больше учатся, верить – или лгать. Наверное, всё-таки лгать.В детстве есть хотя бы родители, которым доверяешь всегда и во всём. Споришь,ссоришься, но веришь. Стоит чуть-чуть повзрослеть – исчезает и это доверие.Конечно, кто-то умудряется сохранить его на всю жизнь, кто-то меняет на довериелюбимой женщине или идеалам, Богу или надписям на этикетках… Но всё равно жизньчеловеческая – это сплошной выбор. «Веришь – не веришь?» Я знаю ответ, веришь?Я знаю, что она тебя не любит, веришь? Я знаю верную дорогу, веришь? Я знаю,это вовсе не опасно, веришь? Я знаю, мы хорошо повеселимся, веришь? Каждомучеловеку, с которым мы общаемся, будто выставлены баллы доверия. Кому-то –средненькие, но почти во всём. Кому-то высокие – но только в тензорном исчисленииили истории итальянской оперы. Иного выхода нет, увы. Никто из людей не владеетабсолютной истиной. И мы стараемся доверять в меру. Так, чтобы неоправданноедоверие не принесло нам слишком много вреда. И вся история человечества, посути, есть уменьшение потребности в доверии. Мы заменили личное довериеобщественными законами и обычаями. Мы построили государства – которым, бытьможет, и не доверяем в частности, но доверяем в целом. Мы стремимся расписать ирегламентировать всю свою жизнь. Для каждого события должна быть готовая модельповедения. Лишь бы не полагаться на доверие… слишком уж часто оно насобманывало. Слишком часто те, кто требовал доверия от всех, предавали каждогодоверившегося. Мы играем в демократию и свободные выборы – потому чтоподозреваем, будто единоличный правитель немедленно сворует всю страну. Мыподписываем брачные контракты, делим в суде барахло и детей – потому чтопобоялись довериться до конца самым близким людям. Мы берём расписки с друзей,ссужая их деньгами; мы подписываем бумажку за бумажкой, заключая сделки; мывывели специальные породы людей, не доверяющих никому и ничему. Мыобезопасились от потребности в доверии. Мы оставили его детям. Мы оставили егов прошлом – когда люди верили Богу, народ – царю, жена – мужу, друг – другу…

– Бог – Адаму, Авель – Каину, Самсон – Далиле, Фома –Иисусу… – подсказал ключник. – Недоверие – в природе человека, Мартин. Не былозолотого века, когда доверие не несло в себе опасности. Не было и не будет.Костыли законов, адвокаты и полицейские, расписки и контракты – ваша плата запрогресс. О чём ты горюешь, Мартин? Такова природа твоей расы – и многих,многих… большинства рас галактики. Вопрос доверия – это не только вопросзнания, это и вопрос помыслов. Ты должен не просто признать, что кто-тообладает большим знанием, чем доступное тебе. Ты должен поверить, что ваши целисовпадают! Когда цели были просты – больше золота, мяса, вина и женщин, – народи впрямь верил вождям. Когда вы стали думать о большем – доверие рухнуло. Этоваша плата за желание большего. За утопии и прожекты, за мечты и фантазии. ЗаБога в душе, за любовь в сердце, за книги и картины, за пророков и мучеников.Ты грустишь об утраченном доверии? Лишь самым простым истинам можно доверятьбез раздумий – материнскому молоку и золотой монете, крови врагов и теплусамок. Когда человек перестаёт тянуться к материнской груди, когда врага необязательно убивать, когда свергнуты золочёные идолы и выбрана любовь, а непохоть, – человек уходит от бесспорных истин. Не грусти о слепом доверии,Мартин! Оставь его жестоким героям прежних времён. Оставь его детям, играющим вжестоких героев. Ты достаточно вырос, чтобы решать – когда есть место доверию.