Она нарочно заставляла себя выдумывать всякую такую чушь,самую несусветную, самую омерзительную, потому что это наполняло душу силой ипрезрением. Додумались! Звонить по телефону замогильными голосами! Лучше ничегоне могли изобрести? А под дверь просто несло сквозняком, ей только показалось,будто там какой-то особенно ледяной воздух: у нее в последнее время сталисильно зябнуть ноги, вот и показалось. Надо надеть носки, только и всего.

Варвара Васильевна выключила свет и уже повернулась, чтобыпойти в спаленку, как вдруг за ее спиной словно пролетело что-то, а потомдалекий, невыразимо печальный юношеский голос пробормотал:

– Ох, ну зачем, зачем ты меня убила?..

Варвара Васильевна ударила по выключателю, словно по гашеткепулемета. Вспыхнул свет. Показалось или за окном в самом деле мелькнуло что-тобелое?

Она ринулась к балконной двери. Выглянула… но, презирая себяза малодушие, не стала выходить: только накрепко заперла дверь и даже форточкузакрыла.

– Мне это почудилось, – вслух произнесла ВарвараВасильевна. – Почудилось!

Голос был сдавленный, чуть слышный. Словно бы она уже тожеумерла! И вдруг ей невыносимо захотелось поговорить с кем-нибудь живым. Онапоспешно, путаясь в цифрах, набрала номер племянниц, но после первого же гудкабрякнула трубку на рычаг.

Нет! Это невозможно! После того как они криком кричали другна друга накануне отъезда Алёны за границу, после того презрительного молчания,которым окружила ее Инга, – нет! Девчонка даже не знала, что случилось сВарварой Васильевной, как тяжко ей приходилось. Своему адвокату она настрогозапретила ставить племянниц в известность о беде. «Неуместная гордыня!» –сказала та, пожав плечами, но просьбу Варвары Васильевны выполнила.

При чем тут гордыня?! Но невозможно же после всех техобидных слов, которые она наговорила Алёне, когда та была под следствием,признаться, что сама попала точно в такую же историю! Невозможно же проситьпомощи после того, как сама отказала в ней своим ближайшим родственницам!

Нет, наверное, адвокатша была права. Неуместная гордыня. А прощесказать – одичала Варвара Васильевна в своем одиночестве.

Ладно, пусть так. Тем лучше – никому не надо звонить, ненадо ни перед кем унижаться.

Пошла в боковушку, где устроила себе спальню. Рука взлетелабыло к выключателю, но бессильно упала. Ладно, пусть погорит свет, потом,немножко погодя, она встанет и погасит его.

Варвара Васильевна не стала также выключать маленькое бра уизголовья кровати. Нашла в комоде шерстяные носки, надела их, взяла второеодеяло и легла. Закрылась чуть не с головой, но тотчас стала задыхаться. Этоодновременное ощущение удушья и мертвенного холода, разлившегося по всему телу,было мучительно.

Она отбросила с груди одеяло и, протянув руку, сняла стумбочки фотографию в старинной рамочке, которую когда-то подарила ей покойнаясестра, обожавшая всякие такие антикварные штучки. Рамочка была очень красивая,но сейчас Варвара Васильевна сдвинула стекло, вытащила из-под него снимок иотодвинула подальше от глаз, чтобы лучше видеть.

Это был портрет Данилы, увеличенный с той маленькойлюбительской фронтовой фотографии, которую Варвара Васильевна всегда носила заобложкой паспорта. Обычно увеличение с таких фотографий получается плохим,расплывчатым, но тут мастер постарался на славу, и большой снимок оказался дажелучше маленького. Данила был на нем совершенно как живой, с этой егобесстрашной улыбкой и вскинутыми бровями. Солнце блестело в его глазах, но онне щурился: он любил смотреть прямо на солнце и не отводил глаз, и ничего емупотом не делалось, кругов перед глазами не было, только ярче становились этилюбимые глаза…

Варвара Васильевна прижала губы к губам Данилы и такполежала некоторое время, бездумно глядя поверх снимка на полоску света,падавшую из комнаты. Потом осторожно устроила портрет на подушке, рядом ссобой, обняла подушку и повернулась так, чтобы касаться щекой лица Данилы.Подтянула колени к подбородку, съежилась, стараясь воскресить в себе память отом, как она засыпала в кольце его любящих рук. Интересно, она в самом деле этопомнит или только думает, будто помнит? Варвара Васильевна зажмурилась… и вдругуснула мгновенно, забыв обо всех своих страхах, о призраках, о чужой мести и освоем одиночестве, и всю ночь она спала спокойно, чувствуя сердцем, что любимыймуж даже и мертвый охраняет ее от другого мертвеца… от человека, которого онаубила, потому что он хотел убить ее.

– Погоди-ка, – велел Юрий, и машина резко встала, будтонаскочив на препятствие. Он уже привык к Алёниной манере тормозить, а потому неполетел лбом вперед, а удержался, только слегка клюнул носом.

– Посиди, я выйду, – сказал он, и Алёна усталопокосилась, но ничего не сказала. Да, она смертельно устала, удивительно, каквообще выдержала эту дорогу, вела старенький «москвичок» буквально наавтопилоте, ну а Юрий был все-таки за пассажира, не так напрягался, у него-тооставались время и силы подумать, он этим занимался всю дорогу и вот до чегододумался.

– Ты тут посиди, а я осторожненько пройдусь. Хватит с нас насегодня неожиданностей, у меня какое-то предчувствие нехорошее. Вдруг этотбешеный абрек где-нибудь здесь затаился…

– Что, убийцу на место преступления тянет?

Алёна едва шевелила губами. Еще хватает силы шутить, надоже! Хотя шутка… мягко говоря, мрачноватая получилась.

– Наверное, он дома сидит, трясется, что за ним вот-вотпридут. А может, и вообще в родные горы сбежал, в каких-нибудь пещерахотсиживается.

– Один в вышине? Сидит над снегами у края стремнины? –подхватил Юрий, обрадовавшись ее слегка оживившемуся голосу. – Дал бы бог…Но я все-таки проверю, ладно?

– Ладно, – вяло пробормотала Алёна, опять впадая всостояние полного безразличия. Она даже голову на руль опустила.

Юрию захотелось обнять ее. Хотя она практически весь деньпровела в его объятиях: сначала бросились друг к другу при встрече, как двапотерявшихся ребенка, потом он утешал ее в монастыре, ну и, конечно, когданашли Ингу, когда ждали результата врачебного осмотра, – особенно когдаузнали, что она опять потеряла сознание.

Да, она была в памяти, когда ее нашли, пока вытаскивали изподвала, и не сводила с Юрия глаз, и все шевелила, шевелила губами, будтопыталась что-то сказать, и вдруг выдохнула:

– Молчи… Я сама…

И с облегчением вздохнула, словно исполнив наконец какой-тодолг. Потом глаза у нее закатились, и девушка лишилась сознания. Сотрясение мозга,тяжелый шок – по мнению врача в приемном покое, этого было вполне достаточнодля столь долгого беспамятства.