Умолчание о подробностях меня не спасло: Альвир источал сильнейшие эмоции. Я ощутила и его щемящую нежность, и страх, и отчаяние, и ненависть, и надежду, и снова отчаяние. Весь круговорот, всё то, что он испытывал, когда происходило то, о чём он рассказывал.

Эмоции столь чистые, что я точно знала: Альвир ни в чём не солгал.

Немаленькая гостиная казалась мне тесной, её продуманная роскошь – жуткой контрастной декорации к разворачивавшейся трагедии.

– Что будет с моей семьёй? – едва слышно спросил сидевший на полу Альвир.

– Не знаю, – призналась я. – Всё зависит от воли императора. Но закон они нарушили серьёзно, не думаю, что император оценит их решение разобраться с проблемой самостоятельно и в таких масштабах. Твой отец должен был обратиться к нему.

– Отец скорее убил бы меня, чем допустил такой позор. Он ненавидит меня и презирает.

Он стыдился, боялся и уже ненавидел себя.

Его проблемы – не моё дело, но, помедлив, я напомнила:

– Ваш отец предпочёл нарушить закон, собрать армию и, рискуя жизнью, попробовать убить наследника чужого рода, чем убить вас. Мне кажется, так не поступают, когда ненавидят.

– Возможно, – понуро согласился Альвир, ничуть не ободрённый моими словами. – Но теперь ему, всему нашему роду и вассалам придётся расплачиваться за то, что он не свернул мне шею.

Думать о последствиях стоило раньше, но я не произнесла это вслух. Теперь подобные слова не имели никакого смысла. Я протянула листы с записанными показаниями Альвиру и велела:

– Прочитай, всё ли верно указано.

Подняв на меня мутный взгляд, он несколько мгновений соображал, эмоции плескались в нём, ему моё предложение сначала показалось чуть ли не издёвкой, но победило чувство ответственности перед семьёй, и он, по ковру перебравшись ближе ко мне, принял бумаги в дрожащие руки.

Читал долго, вдумчиво, борясь с отчаянным желанием забиться в угол и укрыться крыльями. Уже знакомые мне по рассказу эмоции снова вспыхивали, когда он читал выхолощенную историю этого ужасного момента своей жизни.

– Всё верно, – Альвир вернул мне записанное.

Я разложила листы на чистые и произнесла копирующее заклинание, после чего снова протянул бумаги Альвиру вместе с пером.

Расписавшись, прокусив палец и скрепив показания кровью, Альвир бессильно опустился на мягкий длинный ворс. А я, наконец, закрылась от его эмоций, и мне стало немного легче дышать.

Минуты тянулись. Молодой дракон лежал рядом со мной. Раны, полученные при побеге и проникновении в замок, уже затянулись. Выглядывающее в разодранный рукав плечо вздрагивало. Мальчишка – я не могла воспринимать его иначе, хотя была всего на восемь лет старше – беззвучно плакал.

– Ты справишься, – с нотами убеждения уверила я, и зачарованно прислушалась к собственному сильному мелодичному голосу. – Что бы ни случилось, ты с этим справишься.

Внутри у меня словно что-то дёрнулось. Я бы слушала свой голос и слушала, его звук напоминал о доме, родных, о гордости Сиринов – обо всём, что я потеряла. Это было так больно и столь же приятно, но я не могла себе этого позволить, поэтому замолчала.

Этого хватило, и ко времени, когда разгневанный Элоранарр распахнул дверь в гостиную, Альвир уже не плакал. Он застыл, настороженно ожидая известий.

Шарль, сбросив с себя заклинание, не дававшее ему подслушать разговор, кивнул и просочился в коридор.

– Халэнн, ты закончил? – Элоранарр не смотрел на свернувшегося на ковре Альвира, только на перо в моих руках, которое я крутила, копируя его привычку.

– Да, подписано в двух экземплярах.

– Идём, запишешь показания Данарра.

Резко сев на ковре, Альвир уставился на Элоранарра, от вспышки надежды растеряв даже страх перед ним.

– Он в порядке?! – Альвир почти задыхался от эмоций.

– Да. Халэнн, поторопись. А ты, – Элоранарр наконец взглянул на него. – Сиди здесь и не вздумай сотворить какую-нибудь глупость, иначе посажу в подземелье к остальным.

Побледневший Альвир кивнул. К этому моменту я вместе с бумагами и письменными принадлежностями уже подошла к двери: чем быстрее всё сделаем, тем скорее закончится это безумие. Элоранарр не посторонился, и я опять окунулась в его соблазнительный аромат, по телу мгновенно разлился жар…

Мы замерли, глядя друг на друга.

Попятившись, Элоранарр выпустил меня в коридор, закрыл дверь в гостиную и запечатал своей магией. Кивнул двум гвардейцам, чтобы оставались сторожить вход.

Дарион тоже был здесь – ещё более мрачный, чем прежде. Втроём мы направились к лестнице.

* * *

Данарру с местом заточения повезло меньше: его, скованного антимагическим ошейником, посадили в пропахшую травами кладовку. Мест в замке не хватало, но Данарру, руку которому всё же отрастили, комфорт был столь же безразличен, как и Альвиру, потому что он был перепуган и подавлен не меньше его.

Данарр оказался красивее Альвира и не так потрёпан. Волосы у него были пепельного цвета, как у отца, а глаза – чёрные, редкость для драконов, они будто горели на изящно вылепленном треугольном лице с почти неестественно светлой кожей.

Гвардеец принёс мне переносную столешницу. Я устроилась на мешке под сферой света. Элоранарр зашёл внутрь и закрыл дверь. Данарр вжался в стену, не обращая внимания на окутавшие его голову пучки трав. В кладовке втроём было тесно и душно.

Элоранарр велел:

– Рассказывай, почему и как твой отец решил нарушить закон империи.

– Он не хотел… навредить, – прошептал Данарр.

– Да-да, я заметил, – оскалился Элоранарр, – можешь рассказать это семьям погибших и повторить тем, кто лишился всего из-за этих разборок.

– Это всё произошло только потому, что отборам придаётся слишком большое значение, вы же сами пострадали из-за… – пролепетал Данарр, но Элоранарр навис над ним и рыкнул:

– Я тебя из подвала вытащил не для того, чтобы ты кого-то оправдывал и меня обсуждал, а чтобы рассказал, как всё было. Без утайки. Иначе голову откручу.

Данарр задрожал от ужаса, его колотило, словно от судорог. Он боялся, как и Альвир, но его эмоции не были настолько пропитаны чувством вины. И он не отчаивался. Боялся, переживал, но надежду выкарабкаться из этого всего не терял.

Надежда у них с Альвиром была: сами они не нарушали писаных законов, войну не развязывали, сидели себе взаперти, что свидетельствовало в пользу их невиновности. Правда, в Эёране им, если не найдут себе избранных, жизни не будет, а в других мирах магии меньше и поэтому драконы там чувствуют себя не так комфортно, как здесь, но это лучше смерти… наверное.

Не знаю, требовал ли Элоранарр обойтись без подробностей, или Данарр сам сообразил, что любовная часть на допросе неуместна, но рассказывал он чётко, по существу, начиная с роковой ночной встречи в гроте. Те события из-за потери крови он помнил плохо, зато в родовом замке его в подземелье заперли не сразу. Пока целитель в несколько этапов отращивал его руку, Данарр оставался в своей комнате. К нему заходил отец, требовал подробностей, тут же выходил из себя и напрочь отказывался верить, что отношения с Альвиром не были коварным планом Мэгранов оставить его без наследника.