Но когда сам Эдичка вернулся на родину из Америки и чистосердечно признался, что, на самом деле, он всё это выдумал, я был столь же глубоко в нём разочарован. И поклялся ему с тех пор никогда и ни за что не подводить так своих поклонников:

— Выдавая театр на дому, эту более подлинную реальность, чем сама действительность, за обычную выдумку!

— Я понимаю, как нелепо всё это звучит, — попытался оправдаться Эдичка, — это всё равно, что сегодня к нам вернулся бы Планетарный Творец и сказал: «Извините, мужики, но я, если честно, ничего из описанного о моих деяниях не совершал. Ни по воде не ходил, не оживлял никого. Так, болтовня всё это. Ради красного словца! И ничего больше. Это я просто-напросто в Цари баллотироваться хотел тогда. Вот и распустил эти слухи через пиар-агентство по всей стране, чтобы все нищие, больные, да угнетённые пролетарии за меня голосовали. И говорил тогда, что все пророки старые обо мне только и толковали все до единого. Мол, мою кандидатуру пророчили вам! Чтобы за меня не только все голодранцы и преступники, жаждущие амнистироваться и реабилитироваться в глазах ближних пошли на выборы, спешно пройдя процедуру Публичного Раскаяния, но и вся тогдашняя оппозиция. Да всё своё влияние на моё продвижение во власть пустили. Денег-то у меня самого не густо было. Да и откуда они у обычного деревенского парня? А на одних голосах во власть не въедешь, сами понимаете. То там, то сям «подмазать» надо. А когда прознали в народе, что всё это чистой воды враньё, так они сами же и потребовали от властей привязать меня к Позорному Столбу, как вора, укравшего их мечты! И самые светлые надежды на их мифического мессию, который возглавит их войска и разобьёт все остальные народы в пух и прах. Да всё царём обзывали, ведя к Позорному Столбу. Даже табличку с надписью: «Царь» на грудь повесили. И корону мне из тернового венца как «почётному вруну» соорудили вместо лаврового венка. Как поэту-карикатуристу. А потом некий профессор Громов на мою предвыборную программу случайно наткнулся. И тут его осенило! Так долбануло громом, что он аж прозрел духовно, ощутив в себе Творца! Так что Громов тут же бросил преследовать моих пиар-агентов, которые ещё не знали, что меня уже на всю страну опозорили у Столба в столице и я не буду участвовать в предвыборной гонке. Сами понимаете, ни телефонов, ни даже телеграфа тогда ещё не было, а деньги отрабатывать надо, зачитывая во всеуслышание на площадях о моих «подвигах». Институт глашатаев тогда гораздо добросовестнее, чем современные СМИ, работал. Репутация цеха была гарантом качества! Вот профессор лингвистики Громов и решил использовать отобранные у глашатаев прокламации как Учения для сугубо своих целей, вообразив себя одним из моих учеников. Говоря всем тем, кто меня не знал лично, что я реально таким и был. И что всё это и совершал на самом деле. Чтобы все вокруг начали профессору Громову поклоняться, как самому преданному из моих учеников, который не предавал Учителя! В отличии от остальных, разбежавшихся от Позорного Столба. Почему и поссорился он тогда с Петрархом, который и приходил сказать ему тогда глаза в глаза: «Враньё всё это! От первой до последней буквы!» Но профессор Громов ещё и Петрарху подвигов наприписывал. Что, мол, тенью своей излечивал, на кого ни попади она. Мол, даже словом убивал, как любимой его кувалдой, буквально череп проламывая инсультом. А жене убитого сердце разрывая от инфаркта — в своих посланиях тем, кто деньги от него прятал. Разумеется, чтобы и от профессора Громова и посыльных его ничего не утаивали по тайникам. И всё до сантима ему выкладывали! В страхе. За что власти и побили Громова плетьми, понявшие эту его клоунаду, чтобы врал, да ни завирался! Когда вызванный в прокуратуру тех лет Петрарх со всеми другими распространителями прокламаций торжественно Громова сдал со всеми потрохами. Почему Громов и говорил потом везде, где только можно, что этот роман-исповедь его «Творец Монте-Кристо» не имеет ничего общего с моей реальностью. Сказав, что Монте-Кристалл духа и в нём и во мне и в каждом из неофитов есть. И историческая миссия каждого — в том, чтобы этот Кристалл в себе раскрыть, усилить позитивной энергией, очистить от социального мусора через Публичное Раскаяние и превратить в Даймона Платона. По нашему — харизму. Чтобы профессора Громова больше не преследовали и даже не думали о том, чтобы привязать на две недели к Позорному Столбу. Точно так же, как меня и других распространителей прокламаций».

— Ведь это же чистой воды абсурд, согласись?

— От первой до последней буквы! — воскликнул Эдичка.

Ай, да Эдичка, ай, да фантазёр! Носов с его «Фантазёрами», услышав его признание, тут же повесил бы свой нос. А то и, вслед за ним, и сам повесился бы от зависти. Как Иуда. Поняв, что предал всё самое святое — Веру, Надежду и Любовь своих читателей. Ведь Эдичка тогда, подобно выдуманному им псевдо-Творцу, стал организовывать свою партию (уже запрещённую в России). И заметал следы, став псевдо-Эдичкой в глазах своего электората. Пусть земля ему будет пухом.

Естественно — Винни-Пухом! Ведь он всегда был и навсегда останется для нас всех гениальным писателем, а не рядовым политиканом, чьи социальные выдумки никогда никого не интересовали. И не находили столь же глубокого отклика в широких массах, как тот занимательный всех процесс, которым его главный герой Эдичка занимался на лестничной клетке верхнего этажа. Всё время опасаясь, что прямо сейчас могут выйти из любой двери и застукать. Наслаждаясь остротой момента!

Так что если врать, то — от всего сердца! Резать всю правду-матку. Безо всякой анестезии.

Хотя, хирург с меня и никудышный. Тем более — женский. Ведь в старом японском театре все женские роли играли исключительно мужчины. Надевая женские маски. И одежды.

Что ж, будем стажироваться. И попробовать сыграть женскую роль даже не одевая маску, как посмел сделать это тот же Эдичка.

И даже пойти на этот раз ещё далее его. И сыграть её уже и без одежды!

Женской, разумеется. Откуда она взялась бы прямо посреди океана? Не из пены ж морской. Хотя… Во что там была одета Афродита? В соблазн и наготу обмана?

Эх, прощай, интрига! Помрёт, ведь, под ножом. Как пить дать помрёт!

А если не дать ей пить, так и вовсе помрёт от жажды. Обуявшей уже читателя.

— Тащи скорее уже сюда эту гулящую по умам