разорённых крестьянских хозяйств во время коллективизации ради общей победы в предстоящей войне, история, подумав и взвесив все «за и против», почесав затылок, со вздохом прощает тебе твои ошибки. Но «не корысти ради. А токмо во имя пославшей мя жены», как бормотал отец Федор17.

Продавщицы сразу же сопоставили одно с другим: один ребёнок в отделе игрушек. Намерения, как говорится, заранее выпирали из карманов. Обыскали на выходе, отобрали машинку и вызвали охрану.

Тот отвёл ревущего Ганешу в подсобку. И стал «пытать».

Ганеша сразу же испугался. Ещё пуще разрыдался и честно назвал свой адрес. Приготовившись отвечать по полной. А куда деваться?

Но охранник, к его удивлению, не верил ни единому его слову:

— Ты правду, правду мне говори, щенок! — в десятый раз написал и зачеркнул тот его домашний адрес. — Хватит врать! Думаешь, ты мне тут разрыдаешься, и я тут же тебе поверю?

Сразу же отнеся его в «гильдию воров».

Ганеша, не понимая этого, прорыдал ещё минут десять, захлёбываясь словами. Но потом наконец-то понял, что правда тут никого не интересует. Глубоко вздохнул и стал отвечать на вопросы, успокаиваясь. Что нет у него никакого сообщника. Что он тут совсем один. И что они вдвоём с матерью живут очень и очень плохо. Так плохо, что у него никогда не было своих игрушек. Как и учил его де ла’Моткин. Назвав произвольный адрес, который тут же пришел ему в голову.

Допрашивающий удовлетворённо хмыкнул и записал в тетрадь его новый адрес.

— Ну, вот. Так бы сразу и сказал. А то врать мне тут вздумал.

Из чего Ганеша умозаключил, давясь слезами, что нужно вначале врать, а уже потом сознаваться. Иначе тебе никто не поверит. Ведь охранникам нужна не правда, а то, что ты даешь им возможность поиграть в следователя. И «расколоть» тебя, почувствовав себя умными. А иначе им станет неинтересно с тобой даже возиться и тебя передадут в полицию.

Тут в комнату вошёл другой охранник.

— Видал? Вора поймал! — указал на Ганешу «следователь». — Полчаса мне тут рыдал и врал.

— Это они умеют, — усмехнулся его коллега (по служебному расследованию).

— Но я всё-таки выбил из него адрес! Телефон у вас есть? — обратился он к подавленному Ганеше. — Сейчас позвоним твоей матери. Пусть приходит и полюбуется на своего сыночка! Каким она его воспитала. Пусть ей станет за тебя стыдно!

— Нету, — признался Ганеша.

Второй посмотрел на запись.

— Нет такого дома на этой улице! Там только чётные.

— Как? — вскипел «следователь». — Ты опять обманул меня?!

— Я же вам сразу назвал свой домашний адрес, — стал оправдываться Ганеша, глотая крокодильи слёзы, тут же хлынувшие из него сверкающими водопадиками. — Но вы мне не поверили…

— Видал? Опять рыдает! Может, в полицию его сдать?

— Ага. И что ты им скажешь, что он пытался украсть игрушку? И будешь полночи сидеть там с бумагами? Тебе сколько лет?

— Двенадцать.

— На него даже дело заводить не станут. И он это лучше тебя знает! Пусть сидит, пока полностью не сознается.

И они ушли.

Минут через двадцать они снова пришли и «пытали» его. Но кроме слёз и его настоящего адреса так ничего от него и не добились. Повздыхали о том, что так и не смогли «расколоть этого матёрого уголовника». Взяли с него слово, что никогда больше в своём магазине его не увидят и отпустили. Ведь правда их не интересовала. А лишь игра. В плохого и хорошего полицейского. Где их эго так и не смогло над Ганешей восторжествовать. По непонятным для них причинам.

— Видал, какие теперь пошли? — донеслось в спину. — Куда страна катится?

— Да-а…

— А с виду честный весь. Аж поверить охота.

Потом поймали Пенфея. Тот, после разговора с отцом, сразу же намотал на ус (точнее — ремень на задницу), и больше не ходил с де ла’Моткиным. Даже — на рыбалку. Ганеша ещё недолго походил с Аноре, потом понял бессмысленность воруемых им предметов и решил больше не ходить. «На дело». Ведь и мать стала проявлять всё большее беспокойство от появления в доме ненужных ей предметов, да и Пенфей постоянно отговаривал его: «Де ла’Моткин конченный, как сказал отец, по нему тюрьма плачет». И Ганеша вслед за Пенфеем покинул де ла’Моткина. Несмотря на… Маришку. А воровской навык остался. Навсегда. И иногда, очень редко, правда, помогал ему. Для дела. «Не корысти ради, а токмо…» от безысходности. Так что когда он смотрел фильмы и видел, как неумело герои воруют на рынках фрукты и всякую ерунду, а потом столь же быстро убегают от преследователей, лишь усмехался над сценаристами, не прошедшими в детстве у своего де ла‘Моткина «курс молодого бойца».

И пообещал Господу никогда больше не применять этот навык. Без самой-самой крайней нужды. То есть — никогда! Надеюсь. Затем пересмотрел своё прошлое за минувший год, покаялся там где это было возможно и снова начал читать заумные книги. И откровенно сублимировать, не желая смотреть с товарищами в столовой порно и другие развлекательные фильмы. Постоянно отчуждаясь. Во всеобщее. В мировой дух. Постепенно полностью с ним сливаясь.

Да столь преданно Господу сублимировать, читая умные книги под его чутким руководством и тут же принимая к сведению все его малейшие советы, что и глаза Ганеши, как только на него снова сошёл от архангелов дух Святой, к его удивлению постепенно стали светлеть и голубеть. Перестав быть, как прежде, карими. Как два пылающих поленья! И он долго-долго разглядывал их в зеркале, любуясь этим голубым подарком голубых небес, и всё никак не мог с ним свыкнутся. И каждое утро заглядывал, умываясь, в зеркало. Чтобы убедиться в том, что они ещё на месте. Что ему всё это не снится.

Что опять всё это началось — физическая трансформация!

Которая ранее постоянно обрывалась его несдержанностью. Но теперь он решил провести над собой эксперимент, став ради этого упрямым, как осёл. Чтобы посмотреть на то, что из этого получится. «Всё равно на новый год кондомом буду!» — то и дело повторял он про себя, как мантру (в те моменты, когда тело предлагало ему тот или иной соблазн), популярный тогда анекдот. Воспетый Пятницей в песне «Натяни…». И других, посвящённых ему песнях.

Причём, Господь настаивал на том, чтобы Ганеша постоянно наблюдал за тем, что именно он делает. Неотрывно следил за руками. Ногами. Подчёркнуто ровной спиной. И вообще правильно совершаемыми действиями. Выполняя работу не абы как, а предельно точно и ответственно. Скрупулезно контролируя каждое своё действие. Всецело сосредоточившись на