Тут он оказался пророком: как только братья Писарро оказались на свободе, «мелкий конфликт», который пытался предотвратить Эспиноса, стал неизбежным. Теперь ситуация была явно не в пользу Альмагро. Несмотря на то что он контролировал Куско и располагал значительным войском, он не имел выхода к морю. Братья Писарро, напротив, продолжали извлекать выгоду из постоянного притока переселенцев и подкреплений. Когда 26 апреля 1538 г. две армии встретились в Лас-Салинасе на окраине Куско, 500 человек Альмагро уже не выглядели серьезной силой на фоне 900 бойцов Эрнандо Писарро, которые к тому же были гораздо лучше вооружены. Оргоньес отважно сражался, но вскоре был схвачен и обезглавлен. Понимая, что потерпел поражение, Альмагро укрылся в крепости Саксайуаман, где он был в относительной безопасности. Но тут, к отчаянию Альмагро, Паулью предпочел оппортунистически переметнуться на сторону противника и приказал своим людям атаковать недавнего союзника. Битва при Лас-Салинасе, как ее стали называть, закончилась тем, что Куско снова оказался в руках Писарро[968].

Когда вскоре после этого Альмагро решил сдаться, Эрнандо Писарро был уже не в настроении для великодушных жестов. Он поместил своего соперника туда же, где сам пребывал в заключении годом ранее, и более двух месяцев держал в неведении относительно его дальнейшей судьбы, прежде чем безжалостно объявить, что ему будет вынесен смертный приговор. Альмагро был потрясен. Неужели Эрнандо забыл, как он рыцарственно сохранил ему жизнь вопреки мнению большинства своих советников? Но 8 июля, к глубокому ужасу большинства испанцев Перу, Эрнандо Писарро проигнорировал все мольбы Альмагро о пощаде и, после быстрого судебного разбирательства, распорядился задушить пожилого конкистадора прямо в его темнице. Позже Педро Сьеса де Леон, уже зная обо всем, что за этим последует, утверждал, что Альмагро сказал властителю Куско и его палачу, что Перу принадлежит королю и что, даже если они думают, что он слишком далеко или что его вообще не существует, им лучше поверить хотя бы в Бога. Так, продолжал Леон, закончилась жизнь человека происхождения столь скромного и безвестного, что «о нем можно было бы сказать, что на нем одном начался и закончился его род»[969].

Едва Альмагро выбыл из игры, в нее тут же вернулся Манко. Вынужденный постоянно скрываться, он был потрясен той легкостью, с которой Оргоньес вытеснил его из Ольянтантамбо, и даже какое-то время всерьез думал принять приглашение вождей племени чачапойя, не так давно покоренного инками, но все еще глубоко враждебного им, и укрыться в их великолепно защищенной крепости Куэлап, расположенной на хребте над долиной реки Уткубамба в 2000 км к северу от Куско[970]. Однако, как только Манко услышал о расколе в стане испанцев, он решил затаиться в относительно безопасных лесистых скалах Вилькабамбы, а не рисковать, отправляясь в долгое путешествие к чачапойя, чье приглашение могло оказаться ловушкой. Известие о смерти Альмагро придало ему смелости, и он поднял новое восстание. Почти сразу же его войска начали терроризировать всех испанцев, до которых могли добраться, – их брали в плен, доставляли в Виткос и там жестоко пытали[971]. Манко даже позволял себе некоторое позерство. Когда осенью 1538 г. Франсиско Писарро отправил на борьбу с ним крупный отряд, Манко велел перекрыть источник, который снабжал водой крутую тропу, ведущую к его ставке. Когда усталые и измученные жаждой враги наконец подошли, он в сопровождении трех других принцев королевской крови внезапно атаковал их верхом на захваченных ранее испанских лошадях. Маневрируя с удивительной ловкостью и орудуя стальными копьями, инки убили 24 человека, а остальные в ужасе разбежались[972].

Манко был в ударе. Двигаясь к Хаухе, он покарал племя уанка, вожди которого отказались присоединиться к его мятежу, предпочтя сторону конкистадоров: «Теперь зовите на помощь своих друзей!» – якобы бросил им он. Когда они так и сделали, Манко нанес еще одно поражение большому отряду испанцев и их союзников-уанка у Юрамайо, к востоку от Хаухи, а затем осквернил главное святилище уанка Уари Уилка. Он казнил его жрецов и сбросил тамошнего каменного идола в глубокую реку, вместо того чтобы, по старинному обычаю, взять статую в заложники в качестве гарантии повиновения. Это был беспрецедентный акт унижения[973].

Дальше к югу полководцы Манко были столь же активны. Неукротимый Уильяк Уму, укрывшийся в горах к югу от Куско, был занят подстрекательством туземцев к восстанию. Однако в районе Тиуанако близ озера Титикака дела Манко обстояли не так хорошо. Этот регион перешел под власть инков всего за несколько десятилетий до появления испанцев, а до того местные племена, особенно лупака и колья, яростно сопротивлялись захватчикам. Когда военачальники Манко убедили лупака атаковать колья в наказание за их сотрудничество с испанцами, те обратились за помощью к конкистадорам. Эрнандо Писарро сразу же отправился в путь во главе крупного отряда, в который входили его младший брат Гонсало и его новый союзник Паулью, все еще бесстыдно титуловавший себе Сапа Инкой. Они достигли реки Десагуадеро, где их поджидали лупака, которые разобрали мост, вынудив испанцев строить плоты из бальсовых бревен. При первой попытке переправы лупака обрушили на беззащитных испанцев на плоту шквал камней и стрел; группа из восьми всадников попыталась прийти на помощь атакованным, но их унесло течением. После этого печального опыта братья Писарро успешно перебрались через реку на двух плотах большего размера, при этом Эрнандо перевез 40 бойцов, а Гонсало – нескольких лошадей. Едва испанцы оказались на другом берегу и получили возможность оседлать своих коней, участь лупака стала незавидной. Испанцы брали селение за селением с такой легкостью, что Эрнандо вскоре смог вернуться в Куско, чтобы успокоить своего старшего брата, который недавно прибыл в бывшую столицу инков и все еще не мог примириться с казнью своего пусть и неуживчивого, но давнего партнера Альмагро[974].

Тем временем Гонсало начал медленное продвижение в плодородную и знаменитую своим мягким климатом долину Кочабамба. Манко послал своего дядю Кисо Юпанки, наиболее способного из оставшихся в живых военачальников Уайны Капака, организовывать там сопротивление. Кисо неоднократно наблюдал испанцев в бою и быстро доказал, что многому у них научился. Когда отряд Гонсало из 70 испанцев и нескольких тысяч союзных им инков под командованием Паулью двинулся в долину, он тут же угодил в окружение, а все пути отхода оказались заблокированы. Когда на следующее утро Гонсало отдал приказ наступать, выяснилось, что его люди сильно уступали в численности и не могли использовать преимущества конной атаки: силы Кисо блокировали их лагерь «бесчисленными тяжелыми шестами», сковывавшими подвижность испанцев[975]. Именно здесь Паулью показал себя отличным полководцем, сохранив контроль над своими людьми и не позволив им разбежаться. Его организаторские навыки позволили испанцам и их союзникам разрушить достаточно баррикад, чтобы освободить дорогу для всадников, появление которых привело к предсказуемому результату. Битва закончилась жестоким преследованием, в ходе которого погибло несколько сотен воинов Кисо[976]. Поскольку у того все еще оставалось немало людей, Эрнандо и Франсиско Писарро (последний только что вернулся, основав между Хаухой и Вилькасом город Уаманга, который должен был защищать дорогу из Лимы в Куско) отправляли в помощь Гонсало все новые отряды, пока через несколько недель ожесточенных боев не наступил перелом. Один за другим местные вожди региона начали выражать готовность присягнуть императору Священной Римской империи. Наконец даже Кисо, осознав неизбежность поражения, решился поступить так же. Когда победоносные войска Гонсало вступили в Куско в день праздника святого Иосифа 19 марта 1539 г., монах-доминиканец Висенте де Вальверде, тогдашний епископ города, бесхитростно описывал Паулью и Кисо как «совершенно примирившихся друг с другом и искренне дружественных нам»[977].

Непреклонный Уильяк Уму наблюдал за этими событиями со смесью отвращения и ужаса. Твердо преданный Манко, он понимал, что его собственное сопротивление теперь обречено, однако в его руках все еще оставалось Кунтисуйю, природа которого была его главным