козырем. Как объяснил епископ Вальверде Карлу V, у туземцев «всегда найдутся крылья для полета злонамеренной фантазии, особенно потому, что сам рельеф подсказывает им бесчисленные уловки для достижения их целей и благодаря своей суровости служит им неприступной крепостью»[978]. Уильяк Уму был не одинок в своей решимости. Весь северный регион от Хаухи до Уануко оставался непокоренным. Эти земли не сломила даже легендарная жестокость «писарриста» (el pizarrista) Франсиско де Чавеса, который летом 1539 г. провел там карательную операцию – настолько беспощадную, что она заставила Карла V распорядиться выплатить туземцам существенную компенсацию, деньги на которую были изъяты из личных средств Чавеса: самым отвратительным из его многочисленных злодеяний был приказ убить 600 детей[979]. Манко тоже сумел ускользнуть от конкистадоров, снова отступив в Виткос, где он начал планировать строительство крепости Вилькабамба. Как и Уильяк Уму, Манко мудро пользовался рельефом Анд, соответствующим образом корректируя свою оборонительную стратегию. Когда Гонсало Писарро в апреле 1539 г. выступил в поход во главе отряда из 300 испанцев, набранных из числа «самых выдающихся капитанов», как выразился один из его родственников, он был уверен, что дни Манко сочтены[980]. Но местность оказалась непроходимой и совершенно неподходящей для лошадей. Люди Манко вернулись к хорошо зарекомендовавшей себя тактике засад на испанцев и обрушения на них с высоты огромных валунов. Более двух месяцев конкистадоры, неся большие потери, безрезультатно пытались найти и пленить Манко. Их ждало горькое разочарование[981].

Невозможность пробиться в Вилькабамбу не помешала испанцам установить контакт с потенциальными союзниками во вражеском лагере. Среди них были Уаспар и Инкилл, единокровные братья Манко и Паулью, а также полные братья жены Манко, незаурядной женщины Куры Окльо, которая, по традиции инков, приходилась Манко также и сестрой. Когда Гонсало послал Уаспара и Инкилла на переговоры к Манко, последний пришел в ярость, напомнив, что недавно издал указ, согласно которому любой, кто каким-либо образом сотрудничает с испанцами, должен быть казнен. Невзирая на отчаянные мольбы Куры Окльо, Манко обезглавил обоих мужчин, и его жена погрузилась в глубокую скорбь, отказываясь покинуть то место, где они были убиты, даже после того, как Манко и его свита бежали от приближающихся конкистадоров. В раздражении, что ему снова не удалось захватить Манко, Гонсало позволил испанцам всячески оскорблять пленную «королеву» инков. По словам сына Манко, Титу Куси, ее даже пытались изнасиловать. Когда на обратном пути экспедиция достигла Ольянтантамбо, ее уже нетерпеливо ждал Франсиско Писарро. Ему передали сообщение, скорее всего ложное, что Манко готов заключить мирный договор. Поэтому Писарро послал к Манко несколько парламентеров из числа туземцев с дарами в виде множества шелковых одеяний и английского пони. Манко отверг подарки и перебил все посольство, включая пони, после чего Писарро снова выместил свою ярость на его злополучной сестре-жене. Удалось ли ему и его секретарю Антонио Пикадо вступить с ней в половую связь, как позже утверждали некоторые источники, мы никогда не узнаем, но ее казнь оказалась настолько жестокой, что потрясла даже самых бессердечных конкистадоров. Раздев и привязав ее к столбу, Писарро приказал группе своих союзников-каньяри сначала избить ее, а затем пронзить ее руки и ноги стрелами. После смерти ее тело поместили в большую корзину и пустили вниз по реке Урубамба, где его должны были найти люди Манко. Через несколько дней тело доставили Манко, который «плакал и терзался, потому что очень любил ее», прежде чем вернуться с останками в Вилькабамбу[982].

Невыносимая жестокость, с которой была убита эта достойная правительница, заставляла предположить, что допустивший такое человек не вполне владел ситуацией. Этот поступок также не был, как выразился Антонио де Эррера, «достойным христианина полностью в своем уме»[983]. Однако он соответствовал логике до абсурда непропорциональных наказаний, которым Писарро подвергал непокорных лидеров туземцев. Когда в октябре 1539 г. Уильяк Уму наконец сдался, не в силах более укрываться от испанцев, Писарро приказал сжечь его заживо, несмотря на всеобщее убеждение, что из-за своего огромного авторитета он будет гораздо полезнее живым[984]. Писарро также сжег Кисо Юпанки, который не проявлял никаких признаков враждебности по отношению к испанцам с тех самых пор, как его почти годом ранее доставили в Куско. По словам генерального викария Куско Луиса де Моралеса, Писарро пообещал 16 военачальникам Манко выделить земельные владения в обмен на согласие выполнять его приказы, однако затем убил их всех[985]. Многие из последователей Писарро начали задаваться вопросом, достоин ли он титула маркиза, недавно пожалованного ему Карлом V.

Маловероятно, но возможно, что перегибы Писарро объяснялись той угрозой, которую все еще представлял Манко, чьи люди продолжали везде, где могли, сводить на нет усилия конкистадоров и чье влияние распространялось на огромные территории. Например, в январе 1540 г. экспедиция под руководством Педро де Вальдивии (человека, которому в конце концов удалось подчинить значительную часть современного Чили) отправилась из Куско далеко на юг. Ее целью было довести до победного конца тщетные попытки Альмагро завоевать этот регион, предпринятые им пять лет назад. Спустя год с лишним Вальдивия и его измученные люди дошли до современного Сантьяго, где выяснили, что Манко уже предупредил вождей региона, чтобы они припрятали золото, одежду и еду, а потом организовали слаженное сопротивление. Соответственно, в Сантьяго конкистадоров ждали десятки тысяч туземцев, которые атаковали их и сожгли поселение, убив много испанцев и лошадей[986]. Ближе к дому Манко казался неутомимым в преследовании и истреблении испанцев и их местных союзников. Воспользовавшись вспыхнувшими среди испанцев разногласиями, он сосредоточил свои усилия на систематическом уничтожении посевов. В результате в 1540–1541 гг. весь юг Перу поразил голод, унесший жизни около 30 000 человек. Интенсивность набегов, особенно в окрестностях Уаманги, нарастала. Ситуация стала настолько тревожной, что привлекла внимание Карла V. В 1540 г. тот направил Манко послание, в котором убеждал его признать верховенство недавно назначенного королевского ревизора Кристобаля Ваки де Кастро. В обмен на уступки Карл V приглашал Манко в Испанию, где тот мог бы провести остаток дней в покое и полном достатке[987]. Весной 1541 г. эта проблема встала перед Писарро максимально остро. «Если решение не будет найдено, – сообщал он Гарси Мануэлю де Карвахалю, своему наместнику в городе Арекипа, в письме от 7 мая, – такие мерзости будут только множиться». Однако, в отличие от Карла V, Писарро видел в качестве единственного решения насилие: ситуация не улучшится, пока Манко не отправится на тот свет[988].

Поглощенный этими заботами, Писарро, видимо, легкомысленно не обращал внимания на опасные происки врагов. Прежде всего к ним относилась группа недовольных испанских поселенцев, которые начали сближаться с альмагристами – сторонниками казненного Альмагро, верными его делу. Многие из них участвовали в злополучной экспедиции в Чили и потерпели унизительное поражение в битве при Лас-Салинасе. Те счастливцы, кому удалось вернуться в Испанию, развернули согласованную кампанию против Эрнандо Писарро, которому они не могли простить убийства своего лидера.

Прежде чем Эрнандо удалось добиться аудиенции у императора, он оказался в тюрьме, где и оставался в течение следующих двух десятилетий. Представление о тяжести выдвинутых против него обвинений можно составить по показаниям Алонсо Энрикеса де Гусмана, сражавшегося бок о бок с Эрнандо, когда Манко осаждал Куско. В своем письме Королевскому совету он утверждал, что Диего де Альмагро посвятил свою жизнь служению Карлу V и был жестоко предан Эрнандо Писарро, который, «движимый завистью, ненавистью, жадностью и своекорыстием», убедил Манко Инку поднять восстание против императора. Это привело к потере Перу вместе с королевской пятиной и всеми прочими рентами, на которые имел право император. Словно этого было недостаточно, Эрнандо также предпочел забыть о великодушии Альмагро, освободившего его из тюрьмы, и приказал самым позорным образом задушить