Кара-Даг. На Арабатскую стрелку. Там до сих пор можно найти места, где безлюдно и тихо. Красота берегов там выступает в обличье не строгом даже, а жестоком, безжалостном. Там есть только самое необходимое: море, берег и небо. А в море — пусто, на берегу — голо, в небе — чисто.

На кустах было еще полно божьих коровок, и было еще так далеко до августовских штормов, когда при полном безветрии на море вдруг пошла складка за складкой размашистая, молчаливая зыбь: где-то работал шторм.

По беспокойству животных и птиц можно было ожидать — шторм приблизится, раскачает море по-настоящему и здесь, у Кара-Дага. И впрямь — с утра «пошла погода». В наших краях так называют непогоду.

Меня всегда поражала кажущаяся беспричинность, неоправданность непогоды. Вот и теперь: откуда и зачем она?

Ночью ветер усилился. Море грохотало. Стало ясно, что шторм продержится по крайней мере еще двое суток. Начался обычный трехдневный штормовой цикл. Приходилось удирать с Кара-Дага. А было здесь так славно, так легко.

Нигде я не видел столько летучих мышей. Днем они прячутся в расселинах скал и в гротах, облепляют стены, цепляются друг за друга. Некоторые из них, несмотря на крохотные размеры, ужасны и отвратительны. Сколько непонятной ярости, сколько беспричинной злости на их уродливых длинноухих мордочках!

Нигде я не видел стольких «чертогонов» — стрижей, никогда раньше не встречал так ловко охотящихся за рыбой огромных орланов и бесстрашно уходящих в морскую глубь ужей. Всякий раз уж возвращался на поверхность, держа в пасти еще бьющегося бычка. Глядя на это, я думал, что, пожалуй, больше всего на свете не хотел бы быть съеденным.

Ни от кого я не удирал с такой прытью, как от местного полоза — змеи воинственной, глупой, но, к счастью, безвредной.

Однако что вспоминать об этом — северо-восточный ветер с не по-летнему холодным дождем загнал все живое в норы, щели и гнезда. У меня же не было ни пристанища, ни дела. И я спросил себя: а чего ты, собственно, околачиваешься? Была ли у тебя вообще нужда отсиживаться здесь? Я сказал: не корчь из себя Будду, который для самосозерцания уединялся в пустынные места. И я решил уходить. Вдоль моря и — пока не надоест — пешком.

От Феодосии начинаются великолепные ракушечные пляжи. Для кого пляжи, а для кого просто берег. Утрамбованный прибоем берег, по которому легко идти. Кладбище ракушек, водорослей и медуз. У одних медуз платья были с модными фиолетовыми оборочками. У других оборочки были кокетливо-розовые. Третьи — скромницы — довольствовались платьями без оборочек. Из-под платьев выглядывали кружевные нижние юбки. В воде медузы были разными, но когда последняя волна выбрасывала их на песок и выворачивала наизнанку, у всех оказывались одинаковые грязновато-серые потроха.

…Я еще издали заметил стоявший у самой кромки прибоя плотик: два похожих на бочки железных понтона, соединенных дощатым помостом. Кто знает, сорвал ли его с якоря и выбросил на берег недавний шторм или вытащили люди?

Весь день я шел, и здесь, думалось, самое место смыть с себя пот и отдохнуть, укрывшись под плотиком от еще жаркого солнца. Километрах в двух от берега виднелась деревня — в ней потом раздобуду поесть и, может быть, заночую.

Так же издали заметил под плотиком что-то темное — должно быть, камень. Выходит, есть даже куда приклонить голову…

На ходу раздеваясь, я подошел, бросил рубашку и, словно в прохладную пещеру, полез в густую тень. Протянул руку, но тут же отдернул — вместо камня наткнулся на что-то мягкое.

Надо было привыкнуть к полумраку, однако я не стал ждать. Что-то заставило меня вылезти. Я обошел плот и увидел: под ним лежала дохлая собака.

Обмотанной вокруг шеи веревкой собака была привязана к доске. Привязана или подвешена? Голова ее на полвершка не доставала до песка.

Но это я видел, а что же здесь произошло? Все началось, наверное, с того, что человек подобрал щенка. Щенок был глупый и веселый. Шерсть совершенно немыслимой масти вилась у него кольцами. Он лаял на воробьев, гонялся за курами и за собственным хвостом и смертельно боялся старой кошки. На щенка забавно было смотреть. А потом он свернул шею курице. И это было совсем не смешно. Курица стоит денег. Она несет яйца. А собака, которая задушила хотя бы одну курицу, будет давить их и впредь. Потому что это у нее в крови. Кому нужна такая собака? Такого пса правильнее всего пристрелить. Снять со стенки ружье, загнать в ствол патрон, начиненный жаканом… Но человек знал, что не сможет целиться в собаку и видеть при этом ее глаза. Он поступил иначе: надел ей на шею веревку и повел на берег моря.

Пес бежал рядом, норовя броситься за каждой выскочившей из травы перепелкой. Он видел в этом свой долг. Иногда он вилял хвостом и заглядывал хозяину в глаза, ожидая благодарности за хорошую службу. Но человек был грустен: щенок неисправим. Он и сейчас кидается за птицей…

С тем же грустным видом человек привязал собаку к выброшенному штормом плотику. Потом поглядел и укоротил веревку.

Когда хозяин уходил, пес скулил и рвался за ним. Человеку было больно это видеть и слышать, поэтому он не оглянулся.

Пес остался один. Вначале он снова и снова натягивал веревку, но это было бесполезно. Сначала он, поскуливая, смотрел вслед человеку, но тот скрылся с глаз.

Пес постоял, раздумывая, что бы все это могло означать. Потом сел. Небольшие волны подкатывались почти к самому плоту, и пес стал рычать на них. Скоро, однако, понял, что это пустое, и успокоился. Зевнул. Попробовал поймать разомлевшую на солнце муху. Не дотянулся, и та улетела. Тогда он решил лечь, но не тут-то было. Веревка была коротка и лечь не позволяла: впивалась в горло. Испуганно пискнув, щенок вскочил. Лучше подальше от беды: он решил стоять.

Он стоял долго. Пока хватило сил. Может, день, а может, больше. Стоял понурив голову и опустив хвост, пошатываясь под легким ветром и завидуя всем, кто не привязан.

Вру (а зачем врать?): никому он не завидовал. Он был уверен: так нужно.

Потом он сидел, время от времени поглядывая в сторону деревни. А потом лег. Ему уже было все равно.

Он не дождался меня совсем немного. Веселый, кудрявый пес, в крови которого было что-то охотничье.

Жаль, что он не дождался меня. С его помощью я нашел бы его хозяина.

Ну нашел бы, а дальше что? Собака бросилась бы лизать руки этому человеку, а в мою сторону в лучшем случае подняла бы