Ах, как много пора бы уже понять! Как много уже нужно бы сделать!

Оглянись вокруг, пошарь в кустах, в травах: божьих коровок уже нет, середина лета миновала. День клонится к вечеру. Прислушайся. Не к морю, не к ветру. Теперь понял?

Начинается Время цикад.

Осень, старость не за горами.

О КЛАДОИСКАТЕЛЯХ И ЕЩЕ КОЙ О ЧЕМ

Во всяком, наверное, деле нужны талант и удачливость. Древние кладоискатели обладали этими качествами сполна, поэтому сейчас почти невозможно найти курган, не ограбленный ими. Едва ли не каждая такая находка становится сенсацией. Но Дима Карелин, судя по всему, парень тоже что надо. И чутья и настойчивости ему не занимать. Ведь вот же все считали этот курган давным-давно выпотрошенным, пустым, а Дима вертелся вокруг него и так и сяк, только что не приплясывал. А о том, что этот курган — «выеденное яйцо», говорило многое. Даже поверхностный осмотр показывал: здесь уже рыли.

Правда, у иного яйца золотая скорлупа, как, скажем, у Царского кургана, который сам по себе, даже без всяких сокровищ, прекрасен. Но Царский — феномен, уникум, памятник архитектуры, у него мировая известность. Это в связи с ним не без выспренности стали говорить о курганах: «Эти пирамиды скифских степей…»

Царский курган огромен. Ведущий в усыпальницу каменный коридор — дромос — прост и величествен. Стрельчатый свод теряется в высоте. И свод и стены сложены из рустованных каменных блоков с нарочито рваной поверхностью. Сама же усыпальница, куда нужно подняться по нескольким ступеням (и в этом тоже, наверное, был свой смысл), увенчана куполом, который словно символизирует успокоение.

Однако о Царском уже достаточно написано, а Диму Карелина занимал другой — е г о  курган. Какую тайну откроет он и откроет ли что-нибудь вообще? Пока было ясно одно: уже рыли, искали золото, пытались пробиться внутрь. Видимо, это происходило давно, и сейчас самым волнующим оставался вопрос: удалось ли «им» это?

Конечно, те парни-кладоискатели, орудовавшие давным-давно по ночам мотыгами и лопатами, не были все сплошь сукиными сынами, почти наверняка среди них встречались и неплохие люди, но их интересовало только золото, а все остальное безжалостно растаптывалось и отметалось. Их занимало то, что происходит сейчас и произойдет после восхода солнца, — далеко они не загадывали. Главное — найти сокровища, не попасться с ними на глаза стражникам, а потом сбыть добычу. Им чихать было на проблемы преемственности человеческой культуры. Это современные историк и археолог тоненькой кисточкой обметают пыль с каждого черепка. Бронзовая монетка, ручка амфоры с клеймом древнего гончара, терракотовая статуэтка, случайно не раздавленная чьим-то сапогом, оказываются иногда драгоценными свидетельствами, рушат устоявшиеся концепции и, наоборот, вызывают к жизни новые гипотезы.

Курган, пещера, заросший, осыпавшийся окоп, брошенный дом — всегда воспринимаются как тайна. Когда-то что-то здесь происходило и для кого-то закончилось, может быть, катастрофой… Но для чего мы пытаемся узнать обстоятельства, приметы и подробности чужой жизни? Чтобы извлечь урок? Из любопытства? Или просто потому, что так устроен человек: он обязательно должен выпотрошить куклу ли, курган ли, атом или Луну, чтобы узнать, что там внутри…

Иногда трагическую тайну преподносит даже ограбленный курган. Представьте себе, например, такое. Было это давненько — тысячу, полторы тысячи, а может, и больше лет назад, когда еще развевались флаги над высокими крепостными башнями, когда шел, звеня доспехами и сверкая щитом, воин по узеньким улочкам степного укрепления Илурата (сейчас оно лежит в развалинах, а расколотый, как орех, череп этого воина я увидел прошлой осенью на размытом после дождей рыжем склоне оврага), когда селения здесь были так редки, а нераспаханных просторов оставалось так много, что птицы-великаны дрофы ходили непугаными стаями, когда верблюд, вол и ослик были в Крыму не экзотическими животными, а опорой крестьянского хозяйства… Одним словом, давно это было.

Собралась как-то компания — душ пять молодцов. А может, они издавна промышляли вместе. Облюбовали курган, вроде бы до них никем не тронутый. Выработали план действий: решили копать не по склону, а добираться к захоронению сверху. Так казалось быстрее и легче. Склеп, думали они, венчается куполом, который обычно замыкает круглая плита. Значит, нужно пробиться к плите, затем отодвинуть ее и по веревке опуститься в усыпальницу к массивному каменному саркофагу. Наверное, были и споры, и грызня из-за еще не добытых сокровищ, а может, и раньше в этой компании были нелады: ведь, как ни дели добычу, все равно кому-то будет казаться, что он сделал больше других, а при дележке был обойден…

Я так живо представляю себе это, что даже испытываю соблазн отбросить предположительную (и потому как бы извиняющуюся) интонацию, заговорить обо всем с совершенной определенностью: люди-то спорили и грызлись всегда одинаково, и взгляды, которые они при этом бросают друг на друга, — почти одни и те же взгляды. Но в таком случае мне пришлось бы стать на опасный путь еще больших домыслов, обрядить людей в какие-то одежды, дать им вымышленные имена… Нет уж, обойдемся лучше чистым и откровенным предположением.

Конечно, они грызлись между собой, и дело едва не доходило до открытой стычки: в стае всегда оказывается достаточно подросший волчонок, который огрызается и всем показывает клыки, так что вожаку приходится давать ему трепку. Сначала старику это не стоит труда, но рано или поздно начинает пахнуть кровью. Правда, именно этим стая, может быть, и оказывается сильна. Такие волчата не знают осторожности, действуют отчаянно, бросаются первыми — им нужно утверждать себя.

Как ни трудно было (тяжелую глину строители курганов перемешивали с бутом, с валунами), молодцы добрались наконец до верхней плиты. Сдвинуть ее оказалось тоже нелегко, однако сдвинули. Открылась темная круглая дыра — из нее едва ощутимо пахнуло благовониями (или это только почудилось?) и затхлостью. Наверху тоже было темно, но здесь хоть светили звезды над головой, шелестела трава и было слышно, как печально вскрикнул заяц, настигнутый лисой. Там же, внизу, сгущалась абсолютная темень и почти ощутимо начинала клубиться, ворочаться в поисках выхода слежавшаяся за несколько веков тишина.

Была минута смятения — его нетрудно понять. Живым всегда неуютно рядом с мертвецами. Курган, кроме того, сам по себе таил угрозу. Внутри могла быть ловушка, западня, он мог быть заколдован. Не раз прежде случалось, что после такого ограбления вся шайка вдруг погибала от какой-нибудь страшной болезни: покойники мстили.

Вот тут-то понадобились многоопытность и цинизм старого человека. Вожак сплюнул в дыру и вслед за тем бросил туда конец веревки: «Мне, что ли, опять лезть?»

И тогда тот, второй, задиристый и настырный, оттолкнул вожака: хватит,