Они просачивались в узкую щель и летели по городу. Но им некуда было вернуться.

Тень Хью, перестав кружиться вместе с каруселью, шагнула за его спину и прижалась, крепко обнимая.

Хью зажмурился, не давая слезам пролиться.

– Ну, давай уже…

Тень подалась вперед, заполняя его, возвращая чувство земли, надежности, правильности. Пусть он и считал, что, отдавая тень, приобретает свободу, на деле все вышло совсем не так.

Он оказался заменой – лишней деталью – неправильным осколком в бесконечной мозаике его собственного бытия.

Он надеялся найти любовь и избавиться от недоверия – и получил очередное предательство. Было ли это предательством? Или он с самого начала знал, что занимает чужое место, но закрывал на это глаза, потакая эгоистичным желаниям.

«Это такая сказка…» – говорила Принцесса в одной известной пьесе, где тоже фигурировала тень. Только там она не знала свое место, а Тень Хью – вот она, рядом, на своем месте, простив ему то, что он так безжалостно отрезал ее.

Раньше он думал, что тень удерживает его в клетке несвободы. Теперь он убедился, что вернее собственной тени у него никого не осталось. А значит, придется учиться с этим жить.

Карусель продолжала бег.

В парке сонных скульптур было тихо. Никто не мог уже проснуться. Никто не мог покинуть город. Статуи, едва различимые в порывах стеклянного ветра, рассыпались в прах.

Меган улыбалась, прижимая руки к груди, и по щекам ее текли слезы. Хью перевел взгляд на Дроссельфлауэра. Тот сидел неподвижно на красной бархатной скамеечке, опустив руки, и скрипка его молчала.

Карусель постепенно замедлялась, кружилась медленнее, пока совсем не остановилась.

Хью спрыгнул с медведя. Меган спешилась с белой лошади – она все еще двигалась не слишком уверенно, но сил у нее прибавилось. Гвендолин оставила изысканную змею и помогла Бритт слезть со спины Сфинкса. Впрочем, ее помощь не требовалась – могучий зверь, прежде чем снова стать всего лишь фигурой на Карусели, преклонил колени и прижался лбом к ее лбу. Бритт что-то шептала, обнимая его за шею.

Хью первым спрыгнул на землю – и понял, что город стал обычным. Земля как земля. Площадь как площадь. Брусчатка как брусчатка. Не осталось ни сказочности, ни того особенного флера, который манил и привлекал к нему. Лишь разрушенный, пустой город, как эпилог кошмарного сна.

Настало время просыпаться.

– Так в чем был смысл карусели? – спросила Меган, оглядываясь по сторонам.

– В том, чтобы запустить необратимое восстановление Марблита, – пояснила Бритт. – Но дать возможность нам – тем, кто хотел помнить, – остаться с этой памятью и сердцем. Не повредиться рассудком.

– А может, я не хотел? – резко вскинулся Хью. – Может, лучше бы я…

– Навсегда остался без тени? Или забыл все? Плохой план. – Бритт покачала головой. – Мы все приехали сюда совсем недавно. Но пережили столько всего, что это изменило нас. Хью, ты остался без тени и снова обрел ее. Ты даже не представляешь, как это важно. И, что намного важнее, ты сделал выбор.

Хью отвернулся.

Бритт продолжала:

– Меган потеряла частичку себя, но в итоге обрела ее, и больше не сможет считать свою жизнь простой и бессмысленной. Ведь в тебе так много волшебства. Не знаю… Может быть, окажись я на месте Дроссельфлауэра, сама бы не удержалась…

Она горько усмехнулась.

Дроссельфлауэр!

Хью успел забыть о нем.

– Гвендолин… А зачем вы его спасли? – спросил он. – Я правильно понимаю, что он исчез бы вместе с городом?

Гвендолин пожала плечами.

– Я не знаю. Это придумал мой брат. А он любил Дросселя.

– Меня зовут Джозеф, – глухо прозвучал голос мэра. – Джозеф Блум.

На мгновение повисла тишина. Кажется, никому не приходило в голову, что у марблитского музыканта тоже есть имя.

Пусть он и уводит за горы доверчивых, тянущихся к волшебству людей.

– Рада познакомиться, наконец, – криво улыбнулась Гвендолин. – Я надеюсь, ты доволен?

Они медленно пошли вниз по улице – каждого манило любопытство, смешанное с ужасом: что осталось от Марблита, на что он теперь похож?

Мостовые потеряли прежний лоск. Бугристые камни шершаво ложились под ноги. Хью шел, опасаясь подвернуть ногу при каждом шаге.

Дома, лишенные витражей, зияли открытыми зевами пустых окон. Двери нараспашку выглядели потерянно, словно не знали, стоит им охранять то, во что превратились дома, или уже бесполезно.

Повсюду было битое стекло.

Хью заметил, как Бритт наклонилась и подняла широкий зеленый осколок и спрятала в карман пальто – на память. Он не стал ей ничего говорить – просто сделал так же.

Случайно или нарочно, но их путь оборвался у черного дома. Теперь он мало чем отличался от собратьев по улице.

Хью остановился. Девушки, не сговариваясь, остановились тоже – только Дроссельфлауэр продолжил идти вперед.

Дойдя до крыльца дома Роуза, он остановился и несколько раз тяжело вздохнул. Потом сел на ступени, положив на колени скрипку, и глухо заговорил:

– Нас всегда было трое. Когда это все началось. Трое мечтателей, желающих превратить захолустный город во что-то большее. Я приехал издалека. Адриан – вы знали его уже как Таласса – много путешествовал в своих алхимических изысканиям. Роуз изучал искусство в лучших университетах Европы. Мы – каждый из нас – знали, что достойны большего. И в это большее мы хотели превратить наш город. Нас было трое, а потом стало двое – и один. И Роуз ополчился против меня, решив, что я мешаю им с Талассом, что я схожу с ума, что я заигрался – как будто не его идеи мы шаг за шагом воплощали. Узнав про карусель я… я правда сошел с ума. И лучше не становилось. Мои кошмары – черные птицы – приходили ко мне каждую ночь, хотя каждый вечер я играл, чтобы отпугнуть их. Они вили гнезда и откладывали яйца. Я забирал мечты и надежды и ждал, – каждый раз ждал – что найдется кто-то, кто сможет меня остановить, потому что сам я уже не мог. Я виноват перед вами, я… не знаю, что мне теперь делать.

– Жить, – безжалостно сказала Бритт. – Учиться жить в нормальном, а не сказочном мире. И помнить, что вы совершили.

– Вы можете уехать, – мягко сказала Меган. – Стать волонтером, заниматься благотворительностью. В мире столько способов быть полезным…

– Или для начала хотя бы покинуть эти руины, – хмыкнула Гвендолин, сложив руки на груди.

– Да… Наверное, ты права, Гвен… Но пока… я останусь… Сбегу сейчас – и никогда не прощу себя, я… После того как Таласс… У меня словно глаза открылись на все, что я делал. Вам следовало оставить меня там.

– Послушай, – резко ответила Гвендолин, – я потеряла из-за тебя все. Брата, дом, семью. Если я потеряю еще и тебя… Ты – все, что у меня осталось. Как бы я не злилась, как бы не ненавидела тебя – нам стоит держаться вместе, как тем, кто поощрял Роуза за то, что он творил. Как тем, кто остался без него. И без Таласса…