Однажды на привале в лесу я подложил в костер корягу,которая кишела муравьями. Когда она загорелась, муравьи выползли наружу исначала двинулись к середине, где был огонь, потом повернули и побежали к концукоряги. Когда на конце их набралось слишком много, они стали падать в огонь.Некоторым удалось выбраться, и, обгорелые, сплющенные, они поползли прочь, самине зная куда. Но большинство ползло к огню, и потом опять назад, и толпилось нахолодном конце, и потом падало в огонь. Помню, я тогда подумал, что это похожена светопреставление и что вот блестящий случай для меня изобразить мессию,вытащить корягу из огня и отбросить ее туда, где муравьи смогут выбраться наземлю. Но вместо этого я лишь выплеснул на корягу воду из оловянной кружки,которую мне нужно было опорожнить, чтобы налить туда виски и потом ужеразбавить водой. Вероятно, вода, вылитая на горящую корягу, только ошпариламуравьев.

Я сидел в коридоре и ждал вестей о состоянии Кэтрин. Сестравсе не выходила, и немного погодя я встал, подошел к двери, тихонько приоткрылее и заглянул в палату. Сначала я ничего не мог разглядеть, так как в коридорегорел яркий свет, а в палате было темно. Потом я увидел сестру на стуле укровати, голову Кэтрин на подушках и всю ее, такую плоскую под простыней.Сестра приложила палец к губам, потом встала и подошла к двери.

— Ну, как она? — спросил я.

— Ничего, все в порядке, — ответила сестра. — Вы бы пошлипоужинать; а потом можете прийти опять, если хотите.

Я пошел по коридору, спустился по лестнице, вышел изподъезда больницы и под дождем по темной улице направился в кафе. Оно было яркоосвещено, и за всеми столиками сидели люди. Я не мог найти места, и кельнерподошел ко мне, и взял мое мокрое пальто и шляпу, и указал мне на незанятыйстул у столика, за которым какой-то пожилой человек пил пиво и читал вечернююгазету. Я сел и спросил у кельнера, какое сегодня plat du jour. [Дежурное блюдо(франц.)]

— Тушеная телятина, но она уже кончилась.

— Что можно получить на ужин?

— Яичницу с ветчиной, омлет с сыром или choucroute.

— Я ел choucroute сегодня утром, — сказал я.

— Верно, — сказал он. — Верно. Сегодня утром вы елиchoucroute.

Это был человек средних лет, с лысиной, на которую тщательноначесаны были волосы. У него было доброе лицо.

— Что вы желаете? Яичницу с ветчиной или омлет с сыром?

— Яичницу с ветчиной, — сказал я, — и пиво.

— Demi-blonde?

— Да, — сказал я.

— Видите, я помню, — сказал он. — Утром вы тоже заказывалиdemi-blonde.

Я съел яичницу с ветчиной и выпил пиво. Яичницу с ветчинойподали в круглом судочке — внизу была ветчина, а сверху яичница. Она была оченьгорячая, и первый кусок мне пришлось запить пивом, чтобы остудить рот. Я былголоден и заказал еще. Я выпил несколько стаканов пива. Я ни о чем не думал,только читал газету, которую держал мой сосед. Там говорилось о прорыве наанглийском участке фронта. Когда сосед заметил, что я читаю его газету, он перевернулее. Я хотел было спросить газету у кельнера, но я не мог сосредоточиться. Вкафе было жарко и душно. Многие из сидевших за столиками знали друг друга. Занесколькими столиками играли в карты. Кельнеры сновали между стойками истолами, разнося напитки. Двое мужчин вошли и не могли найти себе места. Ониостановились против моего столика. Я заказал еще пива. Я еще не мог уйти.Возвращаться в больницу было рано. Я старался ни о чем не думать и бытьсовершенно спокойным. Вошедшие постояли немного, но никто не вставал, и ониушли. Я выпил еще пива. Передо мной на столе была уже целая стопка блюдец.Человек, сидевший напротив меня, снял очки, спрятал их в футляр, сложил газетуи сунул ее в карман и теперь смотрел по сторонам, держа в руке рюмку с ликером.Вдруг я почувствовал, что должен идти. Я позвал кельнера, заплатил по счету,надел пальто, взял шляпу и вышел на улицу. Под дождем я вернулся в больницу.

Наверху в коридоре мне встретилась сестра.

— Я только что звонила вам в отель, — сказала она.

Что-то оборвалось у меня внутри.

— Что случилось?

— У madame Генри было кровотечение.

— Можно мне войти?

— Нет, сейчас нельзя. Там доктор.

— Это опасно?

— Это очень опасно.

Сестра вошла в палату и закрыла за собой дверь. Я сидел удверей в коридоре. У меня внутри все было пусто. Я не думал. Я не мог думать. Язнал, что она умрет, и молился, чтоб она не умерла. Не дай ей умереть. Господи,господи, не дай ей умереть. Я все исполню, что ты велишь, только не дай ейумереть. Нет, нет, нет, милый господи, не дай ей умереть. Милый господи, не дайей умереть. Нет, нет, нет, не дай ей умереть. Господи, сделай так, чтобы она неумерла. Я все исполню, только не дай ей умереть. Ты взял ребенка, но не дай ейумереть. Это ничего, что ты взял его, только не дай ей умереть. Господи, милыйгосподи, не дай ей умереть.

Сестра приоткрыла дверь и сделала мне знак войти. Япоследовал за ней в палату. Кэтрин не оглянулась, когда я вошел. Я подошел кпостели. Доктор стоял у постели с другой стороны. Кэтрин взглянула на меня иулыбнулась. Я склонился над постелью и заплакал.

— Бедный ты мой, — сказала Кэтрин совсем тихо. Лицо у неебыло серое.

— Все хорошо, Кэт, — сказал я. — Скоро все будет совсем хорошо.

— Скоро я умру, — сказала она. Потом помолчала немного исказала: — Я не хочу.

Я взял ее за руку.

— Не тронь меня, — сказала она. Я выпустил ее руку. Онаулыбнулась. — Бедный мой! Трогай сколько хочешь.

— Все будет хорошо, Кэт. Я знаю, что все будет хорошо.

— Я думала написать тебе письмо на случай чего-нибудь, нотак и не написала.

— Хочешь, чтоб я позвал священника или еще кого-нибудь?

— Только тебя, — сказала она. Потом, спустя несколько минут:— Я не боюсь. Я только не хочу.

— Вам нельзя столько разговаривать, — сказал доктор.

— Хорошо, не буду, — сказала Кэтрин.

— Хочешь чего-нибудь, Кэт? Что-нибудь тебе дать?

Кэтрин улыбнулась. — Нет. — Потом, спустя несколько минут: —Ты не будешь с другой девушкой так, как со мной? Не будешь говорить наших слов?Скажи.

— Никогда.

— Но я хочу, чтоб у тебя были девушки.

— Они мне не нужны.