— Приготовься, плутовка, сейчас я отделаю тебя каксамую последнюю скотину.

После этих слов Жюстина получила сто ударов подряд,нанесенных самой безжалостной рукой и пришедшихся на самые уязвимые местазадней части тела, включая закругления бедер; затем монах набросился на двухдругих и поступил с ними точно так же. Несчастные мученицы не проронили нислова, только на их лицах было написано все, что испытывала их душа, да ещесквозь сжатые зубы выходили сдавленные стоны. Возможно, страсти монаха ужеполыхали, но никаких внешних признаков еще не было: он то и дело возбуждал себяруками, но главный орган все не поднимался.

— Дьявольщина какая-то, — проворчал он, —очевидно, я слишком много кончал ночью, когда мы истязали эту потаскуху; ятворил с ней неслыханные вещи, и они меня истощили, поэтому член встанет нескоро.

И приблизившись к Жюстине, которая составляла центрсладострастной картины, он осмотрел божественные ягодицы, белизна которыхзаставила бы поникнуть лилию; они были еще не тронуты и ожидали свой черед. Онпотрепал их и не удержался от того, чтобы раздвинуть упругие полушария,обнюхать и расцеловать их.

— Итак, — торжественно произнес он, —приготовься страдать.

В тот же миг страшный град обрушился на обе ягодицы ирастерзал их до самых бедер. Чрезвычайно взволнованный подергиванием и трепетомнежного тела, скрипением зубов девушки и конвульсиями, вызванными адской болью,Клемент восторженно наблюдал их и в конце концов запечатлел на губах страдалицывсе свои чувства.

— Мне нравится эта стервочка! — воскликнулон. — Никогда еще я никого не порол с таким удовольствием!

Он перешел к Люсинде и обработал ее восхитительные ягодицытаким же образом, от Люсинды перешел к Арманде и выпорол ее с прежнимостервенением. Осталась потаенная часть тела от основания бедер до ануса,поросшего мягким пушком, и распутник за несколько минут превратил это место увсех троих в нечто ужасное.

— А теперь, — обратился он к Жюстине, —сменим руку и навестим другое местечко.

Он выдал ей пятьдесят ударов, начиная от пупка до колен, потом,заставив ее раздвинуть бедра, сильно ударил прямо по нижним губкам, которые онараскрыла по его приказанию.

— О черт меня побери, — вскричал он, впиваясьвзглядом в вагину, — вот эту птичку я ощипаю с удовольствием.

Несколько ударов, тщательно рассчитанных, пришлись слишкомглубоко, и Жюстина испустила вопль.

— Ах, ах! — обрадовался антропофаг. — Значит,я нашел чувствительное место, сейчас мы обследуем его получше.

Вскоре Арманда и Люсинда были поставлены в такую же позу, ирозги добрались и до самых нежных частей их тела, но то ли в силу привычки, толи из терпения или страха принять муки, еще более жестокие, они издавали лишьслабые стоны и невольно вздрагивали и дергались в ритме ударов. Монах отошел отних, только когда они были залиты кровью.

Между тем в физическом состоянии этого либертена появилиськое-какие изменения, и хотя то были лишь слабые зачатки, скорее вызванныеинтенсивными движениями, проклятый инструмент начинал уже подрагивать иприподниматься.

— Становись на колени, — сказал монах Жюстине, —я выпорю твою грудь.

— Неужели грудь, отец мой?

— Да, те самые куски плоти, которые вызывают у меняотвращение, которые я презираю и которые не могут внушить иных чувств, кромежестокости.

При этом он сильно стискивал и сжимал названные части тела.

— О, отец мой! — зарыдала Жюстина. — Грудьнастолько нежна, что вы просто убьете меня!

— Ну и что, лишь бы это доставило мне удовлетворение.Он начал с пяти или шести ударов, от которых Жюстина загородилась руками.

В ярости от такого неслыханного нахальства, Клемент схватилЖюстину за запястья, связал их вместе за ее спиной и велел ей замолчать и неиздавать ни звука. Теперь у несчастной остались только слезы и судорожныеподергивания лица, чтобы умолять о пощаде, но разве способен на жалостьподобный злодей, тем более, когда он ощущает эрекцию? Он осыпал дюжиной резкихударов обе груди бедной девушки, которая больше ничем не могла защититься.Белая атласная кожа вмиг окрасилась кровью, невыносимая боль исторгла изЖюстины поток слез, которые, скатываясь жемчужинами по истерзанной груди,делали нашу очаровательную героиню еще привлекательнее. Негодяй целовал этислезы, слизывал их, и они на его языке смешивались с каплями крови, которыепроливала его жестокость, и он снова впивался в губы жертвы, в ее мокрые глазаи снова с упоением обсасывал их.

Следующей стала Арманда; ей тоже связали руки, и взоруКлемента открылась беззащитная алебастровая грудь прекраснейшей в мире формы.Монах сделал вид, будто целует ее, но вместо этого больно укусил оба полушария;потом он начал действовать розгами, и вскоре эта несравненная плоть, такаябелая, такая трепетная, предстала перед палачом в виде жутких рваных ран,залитых кровью. Люсинда, подвергнутая такой же экзекуции, проявила меньшевыдержки: розги разорвали пополам один из сосков, и она потеряла сознание…

— Ах, разрази меня гром! — возбудилсямонах. — вот этого я и хотел.

Однако потребность иметь под рукой живую жертву пересилилаудовольствие, которое он мог получить от созерцания бесчувственной девушки. Иее, при помощи каких-то солей, быстро привели в чувство.

— А теперь, — сказал монах, — я буду поротьвас всех троих одновременно, причем каждую в разных местах.

Он положил Жюстину на спину, Арманда легла на нее сверху,обхватив ей голову бедрами таким образом, что ее торчащий зад находился рядом сгрудью Жюстины, талию Арманды оседлала Люсинда, которая широко раздвинула ногии во всей красе выставила вперед разверстое влагалище. Благодаря столь искуснойпозиции наложниц распутник имел счастливую возможность пороть одновременнопромежность, ягодицы и груди трех самых красивых, как он выразился, женщин насвете. Впрочем, Клемент недолго задержался взглядом на этой восхитительнойкартине и, не мешкая, принялся осыпать яростными ударами представшие перед нимпрелести и скоро залил их кровью. Наконец-то монах почувствовал твердость вчреслах, отчего пришел в еще большую ярость. Он открыл шкаф, где хранилисьплети-девятихвостки, и достал ту, у которой железные наконечники были настолькоострые, что их нельзя было коснуться без риска порезаться.

— Смотри, Жюстина, — сказал он, показывая этоорудие, — смотри, с какой радостью я буду пороть тебя этой штукой; тыузнаешь, что это такое, ты испытаешь это на своей шкуре, тварь, но покамест яограничусь другим инструментом.

Он имел в виду плеть, свитую из животных кишок, она имеладвенадцать хвостов, на конце каждого торчал большой твердый узел величиной слесной орех.

— Теперь, милая племянница, становитесь вкавалькаду, — сказал он Арманде.

Композиция тотчас изменилась. Обе дежурные девушки, которыезнали, о чем идет речь, опустились на четвереньки посреди комнаты, как можновыше приподняв круп, и сказали Жюстине, чтобы она последовала их примеру;несчастная подчинилась, монах оседлал Арманду и оглядев двух других,находившихся под рукой, обрушил на тела всех троих сильные удары плети.Поскольку в таком положении девушки выставили наружу ту деликатную часть,которая отличает женский пол от мужского, варвар и направил на нее весь свойпыл; длинные извивающиеся плети доставали много глубже, нежели розги, иоставляли глубокие следы его ярости. Будучи опытным наездником и непоколебимымэкзекутором-флагеллянтом, он несколько раз менял кобылок, внимательно следя затем, чтобы удары равномерно приходились и на тех, которые были рядом, и на той,на которой он сидел. Бедняжки держались из последних сил, болевые ощущения былинастолько сильны, что выносить их было почти невозможно.