— Поднимайтесь, — наконец скомандовал монах, сноваберя в руки розги. — Да, да, вставайте и спасайтесь от меня.

Глаза его сверкали, губы были в пене. Беззащитные в своейнаготе, девушки бросились врассыпную, они, как безумные, метались по всейкомнате; он преследовал их, он раздавал удары налево и направо, кровь брызгалав разные стороны; он загнал их в нишу, где стояла кровать, и в этой западне егоудары посыпались с удвоенной силой и с еще большим остервенением, теперь от нихне могли укрыться даже их лица; гибкий конец прута угодил в глаз Арманды,которая испустила жуткий крик и зажала ладонями залитое кровью лицо. Этапоследняя жестокость довершила экстаз монаха, и он, не переставая раздиратьрозгами ягодицы и груди двух других, обрызгал спермой голову несчастной хвоейплемянницы, которую боль швырнула на пол, где она корчилась с жуткими криками.

— Пора спать, — холодно произнес монах, — некажется ли вам, что с вас достаточно, дорогие дамы? А вот мне все еще мало:такая прихоть никогда не надоедает, хотя она служит лишь бледной копией того,что я хотел бы творить. Ах, девочки мои, вы не представляете себе, как далекозаводит нас распутство, как оно пьянит нас, какую бурю вызывает в нашихэлектрических флющах, как щекочет нам нервы страдание предмета наших страстей!Я понимаю, что желание увеличить их — это опасный риф, но стоит ли боятьсяэтого тому, кто смеется над всем на свете, для кого не существует ни законов,ни веры, ни религии, кто попирает все принципы?

Хотя Клемент все еще пребывал в радостном возбуждении,Жюстина, видя, что чувства его стихают, осмелилась ответить на его последниеслова и попенять ему за извращенность его вкусов. Способ, каким этот распутникоправдывал их, кажется, нам достойным занять должное место в настоящиххрониках.

Философские рассуждения. — Продолжение событий вмонастыре

— Самая странная вещь на свете, милая мояЖюстина, — заговорил Клемент, — состоит в том, что мы рассуждаем овкусах человека, оспариваем их, клеймим или осуждаем их, если они несоответствуют либо законам страны, где этот человек обитает, либо общественнымусловностям. Ведь людям не понять, что не бывает наклонности, какой бынеобычной и даже порочной она ни казалась на первый взгляд, которая не являласьбы следствием организации, данной нам природой. И вот я тебя спрашиваю, покакому праву один человек осмеливается требовать от другого избавиться от своихнаклонностей или подчинить их общественным установлениям? По какому праву дажезаконы, которые должны способствовать счастью человека, осмеливаются обращатьсяпротив того, кто не желает исправляться или может сделать это лишь ценой собственногосчастья, которое и должны охранять эти законы? Но даже если бы кто-то захотелизменить свои вкусы, мог ли бы он добиться этого? Возможно ли переделать самогосебя?

Можем ли мы сделаться иными, чем мы есть? Можно липотребовать это от человека, рожденного испорченным? Да разве несоответствиенаших вкусов не является с точки зрения морали тем же, что физическийнедостаток человека увечного? Давай поговорим об этом подробнее:сообразительный ум, который я в тебе заметил, Жюстина, позволит понять моислова.

Я вижу, что тебя поразили в нашей среде две странности: тыудивлена тем, что некоторые из моих собратьев испытывают острое удовольствие отвещей, обычно считающихся порочными или нечистыми, и тем, что нашисластолюбивые способности подхлестываются поступками, которые, на твой взгляд,несут на себе печать жестокости. Рассмотрим внимательно обе эти наклонности, ия попытаюсь, если это возможно, убедить тебя в том, что нет в мире ничего болееобычного, чем наслаждения, которые из них вытекают.

Ты усматриваешь необычность в том, что гнусные и грязныевещи могут производить в наших чувствах возбуждение, доходящее до экстаза. Нопрежде чем удивляться этому, милая девочка, следовало бы понять, что предметыимеют в наших глазах лишь ту ценность, какую придает им наше воображение,следовательно, вполне возможно, судя по этой неоспоримой истине, что не толькосамые странные вещи, но и самые мерзкие и ужасные, могут воздействоватьблаготворным образом на наши чувства. Воображение человека — это способность егоразума, где через посредство его чувств рисуются, возникают и изменяютсяпредметы, затем образуются его мысли сообразно видению этих предметов. Однаковоображение, будучи само по себе результатом организации, которой наделенчеловек, принимает видимые предметы тем или иным образом и формирует затеммысли только в зависимости от воздействия, вызванного столкновением с этимипредметами. Поясню свои слова следующим сравнением. Ты, должно быть, виделазеркала разной формы: одни уменьшают реальные предметы, другие увеличивают,третьи делают их ужасными, четвертые наделяют их привлекательностью. Так некажется ли тебе, что если бы каждое из этих зеркал соединяло в себе творческуюспособность со способностью к объективности, оно представило бы совершенноразный портрет человека, стоящего перед ним? И этот портрет обязательно зависелбы от того, как зеркало воспринимает предмет. А если к двум упомянутымспособностям прибавить еще и чувствительность, тогда можно сказать о том, чтокаждое стекло видит одного и того же человека по своему: то, котороепредставило его страшным, будет его ненавидеть, а то, что увидело его красивым,будет любить, но это будет тот же самый человек.

— Вот что так??е человеческое воображение, Жюстина: одини тот же предмет представляется нам в самых разных формах в зависимости отспособа видения, и воздействия образа от этого предмета определяет наше к немуотношение, то есть будем мы его любить или ненавидеть. Если предметподействовал на наше воображение приятным образом, он нам понравится, мы предпочтемего другим, даже если на самом деле он и не обладает приятными качествами, аесли предмет, пусть и имеющий определенную ценность в других глазах, поразилнас неприятным образом, мы оттолкнем его, поскольку все наши чувстваформируются и существуют лишь в силу воздействия различных предметов на нашевоображение. Поэтому нет ничего удивительного в том, что нравящиеся нам вещи укого-то могут вызывать отвращение, и напротив, самая необычная и самаячудовищная вещь может иметь своих сторонников… Вот так и уродливый человекстарается найти зеркало, которое сделает его красивым.

Иными словами, если мы признаем, что наслаждение чувстввсегда зависит от воображения, всегда определяется воображением, не стоитудивляться бесчисленным вариациям, которые воображение вносит в наслаждение,бесконечному количеству самых разных вкусов и страстен, вызываемых различнымидвижениями этого воображения, и эти вкусы, как бы причудливы и жестоки они нибыли, не должны приводить в смятение человека здравомыслящего. Любая кулинарнаяфантазия не должна казаться менее естественной, чем какая-нибудь прихоть впостели, ведь и в том и в другом случае речь идет о наслаждении тем, что людямординарным представляется чем-то отвратительным. Человечество объединяетобщность строения органов, но ни в коем случае не общность вкусов. Три четвертинаселения земли могут находить восхитительный запах розы, однако это не служитоснованием осуждать другую четверть, для которой этот запах неприятен, и недоказывает, что он действительно и бесспорно приятен.