Глафира вытащила из коробки, стоявшей на стойке, бумажныесалфетки и сунула Варе. Та прижала их все к лицу. Плечи у нее вздрагивали.

– А документы на землю куда делись? – Это Волошин спросил.

– А никуда они не девались. Разлогов забрал их с собой. Онсказал, что они вполне могут быть мотивом. Он не понимал, из-за чего его хотятубить! А тебе они зачем понадобились, Марк? Зачем ты кинулся их искать?

– Да затем, что они пропали! – злобно сказал Волошин. – Всейфе на работе их не оказалось, а они всегда там были. Тогда я решил, чтоРазлогов вполне мог забрать их домой, сюда. Я должен был посмотреть их до того,как начнется вся эта канитель с наследством. Я же не знал, что вы с ним… что тыникогда не была его законной женой! Я хотел показать их какому-нибудь юристу,вроде Астахова, который понимает немножко больше, чем наш Дремов! – Он помолчали добавил ожесточенно: – Я не хотел, чтобы ты получила эти миллионы. Ей-богу,не хотел. Мне казалось, что это несправедливо. Ты его обманывала, у тебя всевремя был этот… Прохоров, и я был уверен, что Разлогов умер из-за тебя. А ониз-за тебя остался жив, оказывается.

– Так не говорят, – машинально поправила Глафира. – Он могумереть из-за меня. А жив он остался благодаря мне.

Дэн Столетов тихонько улыбнулся. Филфак – это правда хорошееобразование!..

– То есть ты хотел, чтобы грамотный адвокат объяснил тебе,что нужно сделать, чтобы я ничего не получила, да?

– Да. Может, есть какие-то лазейки в законе!.. Ты быосталась с носом, а там судись сколько хочешь!.. – Он вздохнул. Сердцеуспокаивалось понемногу, и он стал оживать, как оттаивать. – Да, в общем,дальше уже наплевать, отсудишь так отсудишь, но все равно я бы заставил тебябеситься и страдать из-за денег, которые могут от тебя уплыть. Ты же алчная,расчетливая дрянь. Ты довела Разлогова до сердечного приступа.

Глафира кивнула.

Варя все плакала. По одной вытаскивала из коробки салфетки,утирала глаза, комкала и складывала на стойку. Перед ней теперь лежала дюжинамаленьких бумажных снежков.

– После того как Дашка ушла, я просто не мог…

– Не надо мне ничего объяснять, – перебила Глафира. – Я всепонимаю.

Как хорошо, вдруг подумал Волошин. Как хорошо, когда ничегоне надо объяснять! Когда можно сидеть перед камином, слушать собственноеуспокаивающееся сердце, чувствовать, как уходит страх, животный,отвратительный, неконтролируемый – вот сейчас, сию секунду все и кончится,придет смерть, и больше никогда и ничего не будет! Когда можно… отпустить всюболь и ненависть последнего времени, проводить их глазами и пожить какое-товремя без боли и ненависти. Когда можно говорить даже самые трудные слова ивдруг вспоминать самое важное – Разлогов жив! – и улыбаться глупой улыбкой.

– Да и вообще я не понимал, куда они могли деться, этидокументы! О них никто не знал, кроме меня и Володи, но он умер! Значит, ядолжен был их найти. И никак не мог.

Какое-то время все молчали, даже Варя перестала всхлипывать.Трещали в камине дрова, и ветер ломился в окна так, что дрожали подвески налюстре. Откуда он взялся, этот ветер, когда весь день был тихонький, серенький,не предвещавший никаких штормов?.. Не иначе прилетел с мыса Заворотного!..

– Кто хочет картошки? – громко спросила Глафира и подняласьс дивана.

– Нет там никакой картошки, – сказал Дэн. – Я ее съел.

– Всю?!

Дэн кивнул.

– Молодец. Можно еще нажарить. Кто хочет?

– Давайте я нажарю, – предложила Варя. – Где картошка,Глафира Сергеевна? И… я не поняла. Кто тогда мог звонить мне? Ну ночью! Когдасказали, что Разлогов не просто умер, а его убили?

– Слушайте, а ведь Андрею Ильичу, ну в смысле Прохорову,тоже звонили. Он громкую связь в кабинете включил, и я все слышал. Мужскойголос произнес, что это Прохоров убил Разлогова!

Глафира пожала плечами.

– Я думаю, что это сам Разлогов и звонил. Он… мучился очень,понимаете? Он думал, что подозревать можно кого угодно. И вас, Варя, и Марка, иМарину!.. Вполне возможно, что он хотел таким странным образом вывести убийцуна чистую воду. Спровоцировать, или как это называется в детективах? Ну,вывести из равновесия и заставить совершать необдуманные поступки! А Прохорову,я думаю, он позвонил, чтобы заставить его нервничать. Он же знал, что у меня сним роман…

– Как он мог звонить, если там, на этом мысе Поворотном…

– На Заворотном, – поправила Глафира.

– Там же нет связи, вы сами сказали, Глафира Сергеевна!

– У всех, живущих в таких местах, обязательно естьспутниковые телефоны, на случай непредвиденных ситуаций. И у дяди Володи есть!Только это такой… односторонний вид связи, оттуда можно звонить, а туда никак.Разлогов, находясь там, выяснить ничего не мог, естественно, а как-тодействовать ему хотелось! Вот он и стал звонить.

– Я бы его голос узнала, – задумчиво проговорила Варя. –Если бы он звонил, я бы точно узнала!

– Скорее всего, он дядю Володю попросил позвонить. Разлоговпросто так ждать, когда все объяснится, не может. Ему непременно нужнодействовать, понимаете, Варя?!

– Нет, – покачала головой Варя. – Не понимаю, ГлафираСергеевна. Хотя, если он жив, мы у него потом спросим.

– Вы можете называть меня просто по имени, – сказалаГлафира. – Марк, ты знал, что у Разлогова есть ребенок?..

Волошин открыл глаза и перестал глупо улыбаться.

– Нет.

– Нет – не знал?

– У него нет ребенка.

– Есть.

– Кто тебе сказал?!

– Вера Васильевна. Которая сегодня умерла. И не она одназнала! Еще журналистка Ольга Красильченко.

– Тетя Оля?! – изумился Дэн.

Глафира кивнула.

– Она делает материал о Марине и звонила мне, чтобыпоговорить про Разлогова. То есть собственно Разлогов ее не слишкоминтересовал, но он когда-то был мужем звезды. Ну то есть Марининым мужем. Оназнает о Марине все. Она тоже говорила, что ребенок был.

– Да нет! – закричал Волошин. – Ребенок был, вернее, долженбыл быть, но он… умер. И Разлогов окончательно от Марины ушел. А я говорил ему…

– Я знаю, что ты ему говорил. Чтобы он остался и что все этопросто недопонимание двух взрослых любящих людей, то есть Разлогова и Марины.Вот и журналистка Ольга Красильченко сказала мне, что ребенок умер. А Вера Васильевнасказала, что жив. И что он… ненормальный.