Странное дело, но он почему-то пригласил ее «на кофе», и онапочему-то согласилась. Время было решительно не «кофейное», двенадцатый часночи, но она все равно согласилась, и в лифте они ехалинастороженно-враждебные, как будто разом рассердились друг на друга. Она нанего за то, что он пригласил, а он на нее за то, что согласилась!..

И что теперь делать?..

Вот что теперь делать?

Этот кофе в двенадцатом часу ночи мог означать только одно,и, собственно, это «одно» он и означал!..

Я не хочу сейчас оставаться один. Ты была со мной весь этотдлинный, странный и сложный день. И не то что со мной, но где-то рядом, и я всевремя помнил о твоем присутствии! И я прошу тебя остаться. Если тысоглашаешься, значит, все ясно. Кто не спрятался, я не виноват.

Я не могу сейчас оставить тебя одного. Я пока не знаю, ктоты, но ты всегда был мне… интересен и важен. Я не отводила от тебя глаз весьэтот длинный, странный и сложный день. Я жалела тебя, сердилась на тебя и дажепыталась тебя защитить. Если ты попросишь меня остаться, я останусь, но непотому, что хочу подловить тебя в момент, когда ты слаб и растерян. Я просто немогу сейчас поехать на улицу Тухачевского и пить там чай с папой и слушатьмамины причитания по поводу испорченного линолеума! Я хочу быть с тобой.

И все бы ничего, если бы не схема «начальник и секретарша»,о которой он вспомнил в проклятом лифте, и если бы она нравилась ему хотьчуть-чуть, если бы она не была так похожа на Глафиру Разлогову, – или как тамее фамилия на самом деле? – если бы она не была свидетельницей всех егосегодняшних поражений!

– Варя, – сказал Волошин, как только они вошли в квартиру ион закрыл за собой дверь. – Я прошу прощения. Я позвал вас затем, чтобысказать…

Чтобы сказать о том, что в понедельник он ее уволит. Ну онне может держать на работе сотрудника, который в курсе всех начальничьих тайн,бед и горестей!.. Который знает, как начальник вдруг превращается в шпица ДонаКарлоса, ненавидящего все человечество, и тогда лает хриплым, старческим, измученнымлаем! Который подавал начальнику успокоительные капли, а потом слушал историю отом, как этот самый начальник дал по голове ни в чем не повинной женщине,только потому, что ему что-то там такое показалось!..

– А кофе вам на ночь не надо бы, – перебила храбрая Варя. –Вон у вас с сердцем что делается!.. Давайте я вам чаю заварю, с мятой. У васесть мята?

– Черт ее знает. Скорее всего, нет. Но мята тут совсем нипри чем! Я хотел вам сказать…

Она сняла куртку и сунула ему в руки. Волошин принял куртку.

– Это ведь старая квартира, да?

И она пошла по коридору, высокая, тоненькая, в обтягивающихджинсах. Волошин с курткой шел за ней и неотрывно смотрел на эти самые джинсы.Двенадцатый час все-таки! Самое «кофейное» время!..

– Марк?

– А? Это квартира моего дедушки. Бабушка умерла еще до моегорождения, и он жил здесь один.

– А книги? Его?

– Книги? – переспросил Волошин. – Да при чем тут книги?!

– Просто очень много книг.

– Да. Порядочно. Варя, я хотел поблагодарить вас за помощь.Извините, если утром вел себя с вами по-хамски. – Куртка наконец надоела ему, ион ее куда-то сунул. – Но я правда чувствовал себя неважно.

– Я заметила. А почему здесь так темно?

– Где?

– Везде. У вас в доме почти нет света.

– Не знаю, – сказал Волошин неуверенно. – Никогда незамечал.

– А правда здорово, что Разлогов не умер? – Она как-то дажепоежилась, будто не умея выразить чувства, и улыбнулась счастливой улыбкой. – Явсе время об этом думаю. И еще представляю себе, как я его увижу. А выпредставляете, Марк?

– Представляю, – буркнул Волошин.

Он был уверен, что, увидев Разлогова, первым делом съездитему по физиономии, а потом уже станет выражать восторг.

– Я думала, что больше никогда, понимаете? Кружка разбилась,которую он мне подарил. И я плакала даже! Я думала, что у меня больше ничего отнего не осталось, а оказалось, что он сам остался! Так не бывает, нам повезло.Если бы Глафира не успела…

Волошин все смотрел на нее, тяжело и мрачно. Какая кружка?..Почему разбилась?..

– И я думала, как это все несправедливо! Разлогов не могумереть просто так, а он взял и умер. То есть я думала, что он умер.

– Мы все так думали.

– И теперь я представляю себе, как он приедет на работу. Ивсе встанет на свои места.

Ничего и никогда не встанет на свои места, подумал Волошин.По крайней мере, на те, привычные места, на которых все стояло раньше. Онвсегда будет помнить, что Разлогов подозревал его и не доверял ему, а Глафирепочему-то доверял. И свои метания с ключами от сейфов тоже никогда не забудет,и маету последних дней тоже.

Как она сказала – у вас везде темно?..

У него на самом деле везде темно. Самое главное – внутри. Итам, в темноте, кое-как трепыхается его сердце, которое нужно лечить. Но длятого, чтобы лечить, нужно понимать зачем, а Волошин не понимал решительно. Комукакое дело до его сердца? Кто в случае чего будет спасать его, как Глафираспасала Разлогова?..

– Варя, – сказал Волошин, глядя, как она достает чашки,словно делала это всегда. – Давайте сейчас выпьем чаю, и я отвезу вас домой. Выже понимаете, что все это невозможно?

– Я вам не навязываюсь, Марк Анатольевич.

– Да не в этом же дело!..

– А в чем?

Он и сам не знал, в чем именно. Просто его тянуло всеусложнять. Впрочем, никогда в жизни у него ничего не получалось легко!..

– Варя. – Он забрал у нее чайник и с грохотом поставил настол. – Мой друг умер, по крайней мере, я так думал. У меня украли очень важныебумаги, я был в этом уверен. Еще меня бросила жена, и я…

– Почему она вас бросила?

– Не ваше дело.

Она пожала плечами, включила плиту и опять взялась зачайник. Волошин все смотрел на нее.

– Да не переживайте вы так, – вдруг сказала она с обиднымсочувствием. – Я сейчас заварю чай и уеду. Что вы так переполошились, непонимаю?

И он понял, что она так и сделает, и эта мысль доставила емуоблегчение. Она уедет и… освободит его. Ничего не нужно, не из-за чегомучиться, не нужно придумывать никаких оправданий, и схема «начальник –секретарша» ни при чем. Он опять проиграл. Опять оказался… несостоятельным.Отказаться гораздо легче, чем принять. Легче и безопаснее, безопаснее иудобнее, удобнее и спокойнее.