– Кто… ненормальный?

– Ребенок жив. Только он родился больным, потому чтоРазлогов… – Глафира никак не могла это выговорить, ну, вот не могла, и все тут!

Волошин встал, взял со стойки все тот же стакан, налил водыиз-под крана и подал ей. Они только и делали, что подавали друг другу воду, какв спектакле про истеричных барышень!

Глафира подержала стакан и сунула ему обратно. Волошинвыпил.

Я должна довести дело до конца. Я не смогу жить дальше, еслине разберусь во всем здесь и сейчас. Мне еще многое предстоит пережить ипередумать, но я справлюсь. Теперь я уже точно знаю, что справлюсь, но сейчас…только вперед.

– Вера Васильевна сказала, что мальчик родилсянеполноценным, потому что Разлогов избил Марину. А она была беременная.

Волошин вытаращил глаза.

– Разлогов не хотел ребенка, категорически. И он от нееушел. Это было семь лет назад. Ребенок живет в интернате для… таких детей, вСмоленске. Марина его там навещает.

Глафиру затошнило, и она, как тогда, в лесу, решила, чтолучше бы ей утопиться. Но сейчас уже поздно, поздно топиться!..

– Глаша, – начал Волошин. Он никогда не называл ее так. – Яточно знаю, что Разлогов хотел ребенка! И он любил Марину! Он не мог ее бить!Глафира Сергеевна, ты понимаешь, что это… что этого просто не могло быть?

– Почему?

– Почему? – растерянно переспросил Волошин. – Потому что немогло быть, и точка!..

«И точка», так всегда говорил Разлогов.

Ты не можешь так поступить, и точка. Я не стану этимзаниматься, и точка. Меня это не интересует, и точка!..

Я не могу тебя любить, и…

– Да не мог он ее бить, я тебе точно говорю! И я знаю, чторебенок умер и все разладилось! Я помню, как это было ужасно! Я никогда недумал, что здоровый, нормальный, умный и трезвый мужик может умереть от любви,а Разлогов чуть не умер!

– От любви? – тихонько спросила Глафира.

– От того, что Марина ему изменила! – Волошин вдругзаметался по комнате, как давеча Глафира. Только он бегал в отдалении, забегалза камин, пропадал и появлялся снова. – О господи, что за чепуха!.. Я и тогдаему говорил, чтобы он не спешил, что все еще как-нибудь образуется, а онотвечал, что так быть не может. Что он верит – или не верит. Любит – или нелюбит. По-другому он не умеет.

– Не умеет, – подтвердила Глафира тихонько.

– А где розетка для Интернета? – вдруг громко спросил ДэнСтолетов. – Мне очень нужно.

– В кабинете.

– А кабинет где?

Глафира кивнула на дверь в углу зала.

– У нее какой-то роман случился, – продолжал Волошин, необращая внимания на Дэна с его розеткой. – Ну она актриса, и тогда уже былопонятно, что будет великой!.. Она играла в театре, ее в кино стали приглашать,и роман у нее случился с кем-то из великих. С каким-то режиссером, что ли!..

– Красавиным?

– Кажется, да. С Красавиным. А ты откуда знаешь?! Тоже тетяОля рассказала?! – спросил Дэн.

– Я была у него дома. Случайно. И увидела фотографию. На нейРазлогов, Марина и этот самый Красавин, – Глафира помолчала. – По тойфотографии все понятно. И про Марину, и про Красавина…

Варя чистила картошку и время от времени поглядывала наВолошина.

– У них все разладилось, и Разлогов тогда сказал, что большеникогда не поверит ни одной женщине на свете. А потом они разошлись, и все! Иребенок умер, но вовсе не от того, что он ее бил. Это просто невозможно, Глаша!Ну я не знаю! Разлогов, конечно, тяжелый мужик, но он не способен бить женщин.Ты что?! Не понимаешь?!

– Я понимаю, – сказала Глафира, чувствуя себя намногосильнее его, – но я должна разобраться! Разлогов все время давал ей деньги,очень большие. Зачем, на что?! За что? Если ребенок умер при рождении, от чеготогда он откупался?!

– А ты думаешь, он откупался?!

– Марк, если ребенок был и если он действительно родилсянеполноценным, значит, Разлогов мог давать деньги только в одном случае. Еслион чувствовал себя виноватым. В чем он мог быть виноват?.. А Вера Васильевна,которая прожила с Мариной всю жизнь, говорила, что Нескорова занятазарабатыванием денег именно для того, чтобы содержать ущербного ребенка,понимаешь? И что Разлогов никогда ей не помогал. А он помогал, я точно знаю! Начто он мог давать ей такие деньги?!

– Я не знаю, – растерянно сказал Волошин.

– И зачем она постоянно ездит в Смоленск? А бабка сказала,что ездит она именно в Смоленск! Зачем?..

– Я не знаю, зачем, – громко сказал Дэн Столетов, и Глафирана него оглянулась. Он стоял в дверях разлоговского кабинета, и волосы у неготорчали в разные стороны, – но точно не затем, чтобы посещать там какой-тоинтернат для умалишенных.

– Откуда ты знаешь?

– Оттуда, – сказал Дэн уверенно и показал большим пальцемсебе за плечо, – из мировой сети. Ты что, думаешь, я в аське сидел? Или в игрушкииграл? Никакого интерната для умственно отсталых детей в Смоленске нет.

– Подожди, – сказала Глафира то ли Дэну, то ли себе самой, –подожди!

И опять схватилась за волосы. Среди светлых прядей сверкнулогромный бриллиант. Все смотрели на нее. Варя все стругала картошку, потомбросила нож и вытерла руки.

– Если интерната нет, значит, может, и ребенка нет? То есть,может, он на самом деле умер? А? Может такое быть? – Глафира подумала немного.– Нет, не может. Марина, конечно, способна сочинить все, что угодно, но бабкувряд ли удалось бы обмануть. И зачем? Зачем?! И машина с водителем! Если уРазлогова не было тогда ни машины, ни водителя, значит, он не мог приехать,когда бабка была на рынке!

– На каком рынке, Глаша?

– А раз он не мог приехать, значит, он не мог ее избить!

– Да не избивал он ее! – заорал Волошин. – Это простокакая-то чушь собачья! Он ее любил! Я думал, он ее до сих пор любит! Я думал,он документы на месторождение ей отдал, потому что тебе не доверял! Он дышатьбез нее не мог, как же ты не понимаешь?!

– Я понимаю, – сказала Глафира. – Я все понимаю. Но этозначит только одно…

– Что?

– Дэн, мне надо повидаться с твоей тетей Олей, вот что, –заключила Глафира. – И все встанет на свои места. Как ты думаешь, она этопереживет?..