В спальне Воланда все оказалось, как было до бала. Воланд всорочке сидел на постели, и только Гелла не растирала ему ногу, а на столе,там, где раньше играли в шахматы, накрывала ужин. Коровьев и Азазелло, снявфраки, сидели у стола, и рядом с ними, конечно, помещался кот, не пожелавшийрасстаться со своим галстуком, хоть тот и превратился в совершеннейшую грязнуютряпку. Маргарита, шатаясь, подошла к столу и оперлась на него. Тогда Воландпоманил ее, как и тогда, к себе и показал, чтобы она села рядом.

– Ну что, вас очень измучили? – спросил Воланд.

– О нет, мессир, – ответила Маргарита, но чуть слышно.

– Ноблесс оближ, – заметил кот и налил Маргарите какой-топрозрачной жидкости в лафитный стакан.

– Это водка? – слабо спросила Маргарита.

Кот подпрыгнул на стуле от обиды.

– Помилуйте, королева, – прохрипел он, – разве я позволил бысебе налить даме водки? Это чистый спирт!

Маргарита улыбнулась и сделала попытку отодвинуть от себястакан.

– Смело пейте, – сказал Воланд, и Маргарита тотчас взяластакан в руки. – Гелла, садись, – приказал Воланд и объяснил Маргарите: – Ночьполнолуния – праздничная ночь, и я ужинаю в тесной компании приближенных ислуг. Итак, как чувствуете вы себя? Как прошел этот утомительный бал?

– Потрясающе! – затрещал Коровьев, – все очарованы,влюблены, раздавлены, сколько такта, сколько умения, обаяния и шарма!

Воланд молча поднял стакан и чокнулся с Маргаритой.Маргарита покорно выпила, думая, что тут же ей и будет конец от спирта. Ноничего плохого не произошло. Живое тепло потекло по ее животу, что-то мягкостукнуло в затылок, вернулись силы, как будто она встала после долгогоосвежающего сна, кроме того, почувствовала волчий голод. И при воспоминании отом, что она не ела ничего со вчерашнего утра, он еще более разгорелся. Онастала жадно глотать икру.

Бегемот отрезал кусок ананаса, посолил его, поперчил, съел ипосле этого так залихватски тяпнул вторую стопку спирта, что всезааплодировали.

После второй стопки, выпитой Маргаритой, свечи в канделябрахразгорелись поярче, и в камине прибавилось пламени. Никакого опьяненияМаргарита не чувствовала, кусая белыми зубами мясо, Маргарита упивалась текущимиз него соком и в то же время смотрела, как Бегемот намазывает горчицейустрицу.

– Ты еще винограду сверху положи, – тихо сказала Гелла,пихнув в бок кота.

– Попрошу меня не учить, – ответил Бегемот, – сиживал застолом, не беспокойтесь, сиживал!

– Ах, как приятно ужинать вот этак, при камельке, запросто,– дребезжал Коровьев, – в тесном кругу...

– Нет, Фагот, – возражал кот, – бал имеет свою прелесть иразмах.

– Никакой прелести в нем нет и размаха тоже, а эти дурацкиемедведи, а также и тигры в баре своим ревом едва не довели меня до мигрени, –сказал Воланд.

– Слушаю, мессир, – сказал кот, – если вы находите, что нетразмаха, и я немедленно начну придерживаться того же мнения.

– Ты смотри! – ответил на это Воланд.

– Я пошутил, – со смирением сказал кот, – а что касаетсятигров, то я велю их зажарить.

– Тигров нельзя есть, – сказала Гелла.

– Вы полагаете? Тогда прошу послушать, – отозвался кот и,жмурясь от удовольствия, рассказал о том, как однажды он скитался в течениедевятнадцати дней в пустыне и единственно, чем питался, это мясом убитого имтигра. Все с интересом прослушали это занимательное повествование, а когдаБегемот кончил его, все хором воскликнули:

– Вранье!

– И интереснее всего в этом вранье то, – сказал Воланд, –что оно – вранье от первого до последнего слова.

– Ах так? Вранье? – воскликнул кот, и все подумали, что онначнет протестовать, но он только тихо сказал: – История рассудит нас.

– А скажите, – обратилась Марго, оживившаяся после водки, кАзазелло, – вы его застрелили, этого бывшего барона?

– Натурально, – ответил Азазелло, – как же его незастрелить? Его обязательно надо было застрелить.

– Я так взволновалась! – воскликнула Маргарита, – этослучилось так неожиданно.

– Ничего в этом нет неожиданного, – возразил Азазелло, аКоровьев завыл и заныл:

– Как же не взволноваться? У меня у самого поджилкизатряслись! Бух! Раз! Барон на бок!

– Со мной едва истерика не сделалась, – добавил кот,облизывая ложку с икрой.

– Вот что мне непонятно, – говорила Маргарита, и золотыеискры от хрусталя прыгали у нее в глазах, – неужели снаружи не было слышномузыки и вообще грохота этого бала?

– Конечно не было слышно, королева, – объяснил Коровьев, –это надо делать так, чтобы не было слышно. Это поаккуратнее надо делать.

– Ну да, ну да... А то ведь дело в том, что этот человек налестнице... Вот когда мы проходили с Азазелло... И другой у подъезда... Ядумаю, что он наблюдал за вашей квартирой...

– Верно, верно! – кричал Коровьев, – верно, дорогаяМаргарита Николаевна! Вы подтверждаете мои подозрения. Да, он наблюдал заквартирой. Я сам было принял его за рассеянного приват-доцента или влюбленного,томящегося на лестнице, но нет, нет! Что-то сосало мое сердце! Ах! Он наблюдалза квартирой! И другой у подъезда тоже! И тот, что был в подворотне, то жесамое!

– А вот интересно, если вас придут арестовывать? – спросилаМаргарита.

– Непременно придут, очаровательная королева, непременно! –отвечал Коровьев, – чует сердце, что придут, не сейчас, конечно, но в своевремя обязательно придут. Но полагаю, что ничего интересного не будет.

– Ах, как я взволновалась, когда этот барон упал, – говорилаМаргарита, по-видимому, до сих пор переживая убийство, которое она виделавпервые в жизни. – Вы, наверное, хорошо стреляете?

– Подходяще, – ответил Азазелло.

– А на сколько шагов? – задала Маргарита Азазелло не совсемясный вопрос.

– Во что, смотря по тому, – резонно ответил Азазелло, – однодело попасть молотком в стекло критику Латунскому и совсем другое дело – ему жев сердце.

– В сердце! – воскликнула Маргарита, почему-то берясь засвое сердце, – в сердце! – повторила она глухим голосом.