– Все до одной знали, королева, – отвечал Коровьев, – я ввосхищении. Этот двадцатилетний мальчуган с детства отличался страннымифантазиями, мечтатель и чудак. Его полюбила одна девушка, а он взял и продал еев публичный дом.

Снизу текла река. Конца этой реке не было видно. Источникее, громадный камин, продолжал ее питать. Так прошел час и пошел второй час. ТутМаргарита стала замечать, что цепь ее сделалась тяжелее, чем была. Что-тостранное произошло и с рукой. Теперь перед тем, как поднять ее, Маргаритеприходилось морщиться. Интересные замечания Коровьева перестали заниматьМаргариту. И раскосые монгольские глаза, и лица белые и черные сделалисьбезразличными, по временам сливались, а воздух между ними почему-то начиналдрожать и струиться. Острая боль, как от иглы, вдруг пронзила правую рукуМаргариты, и, стиснув зубы, она положила локоть на тумбу. Какой-то шорох, какбы крыльев по стенам, доносился теперь сзади из залы, и было понятно, что тамтанцуют неслыханные полчища гостей, и Маргарите казалось, что даже массивныемраморные, мозаичные и хрустальные полы в этом диковинном зале ритмичнопульсируют.

Ни Гай Кесарь Калигула, ни Мессалина уже не заинтересовалиМаргариту, как не заинтересовал ни один из королей, герцогов, кавалеров,самоубийц, отравительниц, висельников и сводниц, тюремщиков и шулеров, палачей,доносчиков, изменников, безумцев, сыщиков, растлителей. Все их имена спуталисьв голове, лица слепились в одну громадную лепешку, и только одно сиделомучительно в памяти лицо, окаймленное действительно огненной бородой, лицоМалюты Скуратова. Ноги Маргариты подгибались, каждую минуту она боялась заплакать.Наихудшие страдания ей причиняло правое колено, которое целовали. Оно распухло,кожа на нем посинела, несмотря на то, что несколько раз рука Наташи появляласьвозле этого колена с губкой и чем-то душистым обтирала его. В конце третьегочаса Маргарита глянула вниз совершенно безнадежными глазами и радостнодрогнула: поток гостей редел.

– Законы бального съезда одинаковы, королева, – шепталКоровьев, – сейчас волна начнет спадать. Клянусь, что мы терпим последниеминуты. Вот группа Брокенских гуляк. Они всегда приезжают последними. Ну да,это они. Два пьяных вампира... Все? Ах нет, вот еще один. Нет, двое!

По лестнице подымались двое последних гостей.

– Да это кто-то новенький, – говорил Коровьев, щурясь сквозьстеклышко, – ах да, да. Как-то раз Азазелло навестил его и за коньяком нашепталему совет, как избавиться от одного человека, разоблачений которого ончрезвычайно опасался. И вот он велел своему знакомому, находящемуся от него взависимости, обрызгать стены кабинета ядом.

– Как его зовут? – спросила Маргарита.

– А, право, я сам еще не знаю, – ответил Коровьев, – надоспросить у Азазелло.

– А кто это с ним?

– А вот этот самый исполнительный его подчиненный. Явосхищен! – прокричал Коровьев последним двум.

Лестница опустела. Из осторожности подождали еще немного. Ноиз камина более никто не выходил.

Через секунду, не понимая, как это случилось, Маргаритаоказалась в той же комнате с бассейном и там, сразу заплакав от боли в руке иноге, повалилась прямо на пол. Но Гелла и Наташа, утешая ее, опять повлекли еепод кровавый душ, опять размяли ее тело, и Маргарита вновь ожила.

– Еще, еще, королева Марго, – шептал появившийся рядомКоровьев, – надо облететь залы, чтобы почтенные гости не чувствовали себяброшенными.

И Маргарита вновь вылетела из комнаты с бассейном. Наэстраде за тюльпанами, где играл оркестр короля вальсов, теперь бесновалсяобезьяний джаз. Громадная, в лохматых бакенбардах горилла с трубой в руке,тяжело приплясывая, дирижировала. В один ряд сидели орангутанги, дули вблестящие трубы. На плечах у них верхом поместились веселые шимпанзе сгармониями. Два гамадрила в гривах, похожих на львиные, играли на роялях, иэтих роялей не было слышно в громе и писке и буханьях саксофонов, скрипок ибарабанов в лапах гиббонов, мандрилов и мартышек. На зеркальном полунесчитанное количество пар, словно слившись, поражая ловкостью и чистотойдвижений, вертясь в одном направлении, стеною шло, угрожая все смести на своемпути. Живые атласные бабочки ныряли над танцующими полчищами, с потолковсыпались цветы. В капителях колонн, когда погасало электричество, загоралисьмириады светляков, а в воздухе плыли болотные огни.

Потом Маргарита оказалась в чудовищном по размерам бассейне,окаймленном колоннадой. Гигантский черный нептун выбрасывал из пасти широкуюрозовую струю. Одуряющий запах шампанского подымался из бассейна. Здесьгосподствовало непринужденное веселье. Дамы, смеясь, сбрасывали туфли, отдавалисумочки своим кавалерам или неграм, бегающим с простынями в руках, и с крикомласточкой бросались в бассейн. Пенные столбы взбрасывало вверх. Хрустальное днобассейна горело нижним светом, пробивавшим толщу вина, и в нем видны былисеребристые плавающие тела. Выскакивали из бассейна совершенно пьяными. Хохотзвенел под колоннами и гремел, как в бане.

Во всей этой кутерьме запомнилось одно совершенно пьяноеженское лицо с бессмысленными, но и в бессмысленности умоляющими глазами, ивспомнилось одно слово – «Фрида»! Голова Маргариты начала кружиться от запахавина, и она уже хотела уходить, как кот устроил в бассейне номер, задержавшийМаргариту. Бегемот наколдовал чего-то у пасти Нептуна, и тотчас с шипением игрохотом волнующаяся масса шампанского ушла из бассейна, а Нептун стализвергать не играющую, не пенящуюся волну темно-желтого цвета. Дамы с визгом ивоплем:

– Коньяк! – кинулись от краев бассейна за колонны. Черезнесколько секунд бассейн был полон, и кот, трижды перевернувшись в воздухе,обрушился в колыхающийся коньяк. Вылез он, отфыркиваясь, с раскисшим галстуком,потеряв позолоту с усов и свой бинокль. Примеру Бегемота решилась последоватьтолько одна, та самая затейница-портниха, и ее кавалер, неизвестный молодоймулат. Оба они бросились в коньяк, но тут Коровьев подхватил Маргариту подруку, и они покинули купальщиков.

Маргарите показалось, что она пролетела где-то, где видела вгромадных каменных прудах горы устриц. Потом она летала над стеклянным полом сгорящими под ним адскими топками и мечущимися между ними дьявольскими белымиповарами. Потом где-то она, уже переставая что-либо соображать, видела темныеподвалы, где горели какие-то светильники, где девушки подавали шипящее нараскаленных углях мясо, где пили из больших кружек за ее здоровье. Потом онавидела белых медведей, игравших на гармониках и пляшущих камаринского наэстраде. Фокусника-саламандру, не сгоравшего в камине... И во второй раз силыее стали иссякать.

– Последний выход, – прошептал ей озабоченно Коровьев, – имы свободны.