котенок, но все же покинула маленький кабинет.

Марианна не смогла сдержать улыбку, хотя сердце грозило выскочить из груди. Она воспользовалась тоном, который переняла у герцога. Употреблять его часто не следовало, но при разумном подходе он приносил поразительные результаты.

Она закрыла оставленную Сесиль распахнутой дверь и посмотрелась в маленькое зеркало, которое повесила на дверь после того, как полдня проходила с огромным чернильным пятном на лице.

Сейчас чернил не было, но выглядела она именно так, как выглядят после двенадцатичасового рабочего дня, – как выжатый лимон.

Волосы, которые она перестала подстригать после завершения боксерской карьеры, росли, как сорная трава – бурая сорная трава. Марианна каждое утро скручивала их в пучок, но обычно он очень быстро разваливался.

Она подумала, не скрутить ли их в новый пучок, но руки так тряслись, что она побоялась сделать еще хуже, поэтому просто вытащила оставшиеся шпильки и тряхнула головой.

– Фу. – Марианна отвернулась от зеркала и села за стол, потом пересела на один из трех стульев, которые поставила для совещаний с сотрудниками.

Она как раз непонятно зачем переставляла стулья, когда дверь открылась, и опять без стука.

На пороге стояла Сесиль, загораживая вход Сент-Джону.

– Его светлость герцог Стонтон желает увидеться с вами. Вы хотите…

– Сесиль.

Мисс Трамбле сделала вид, что не услышала в ее голосе упрека, и жизнерадостно предложила:

– Принести чаю?

– Просто впусти гостя и закрой дверь!

– Марианна готова вас принять, ваша светлость, – сообщила Сесиль герцогу, словно тот не стоял прямо у нее за спиной.

Он ее как будто не слышал, а может быть, даже и не видел. Взглядом он пожирал Марианну.

А она его.

В черно-белом строгом костюме он выглядел восхитительно, великолепно, божественно. Стонтон похудел, и она забыла, какие светлые у него на самом деле волосы, зато глаза остались прежними, и сейчас их взгляд пронизывал ее насквозь.

– Спасибо, что приняли меня, – произнес он, все еще стоя в дверном проеме.

– Конечно. Садитесь. Чем я могу вам помочь? – спросила Марианна, когда он опустился на шаткий стул. В ее маленькой обшарпанной комнатке он выглядел бриллиантом в навозной куче.

– Как поживаете? – спросил он, но по его взгляду она поняла: это не тот вопрос, который тысячи людей в Британии задают друг другу каждый день. На самом деле он спрашивал: «Разве это не ужасно? Когда боль прекратится? Ты скучала по мне? Вспоминаешь хоть иногда?»

Во всяком случае она бы задавала именно эти вопросы.

– Прекрасно, – солгала она. – А вы?

– Я несчастен.

Марианна застонала:

– Зачем вы здесь, ваша светлость? Зачем?

Он сунул руку в карман своего элегантного, безупречно сидевшего вечернего костюма и вытащил оттуда довольно большой конверт.

– Это вам. – И протянул его Марианне, но она не взяла, и тогда Сент-Джон сказал: – Я очень надеюсь, что вы его все-таки возьмете. Мой камердинер будет в высшей степени недоволен, если я появлюсь дома с оттопыренным карманом, искажающим покрой моего костюма.

Она фыркнула.

– Ну, этого мы не хотим, верно? – Она взяла у него конверт, взглянула на него и резко вскинула голову. – Оно адресовано мне.

Он сконфуженно посмотрел на нее:

– Правда?

Марианна перевернула конверт:

– А печать сломана.

– Неужели?

Ее руки задрожали.

– Что это? – слабо спросила она, боясь открывать. – Что-то случилось с моей… моей матерью? – Она несколько раз сглотнула и поморщилась. – С отцом?

– Нет. Насколько мне известно, с ними все в полном порядке. Открой конверт.

Она развернула плотную бумагу – взгляд ее мгновенно метнулся к нижней строчке – и ахнула.

– Принц Уэльский прислал мне письмо?

– Боюсь, это писал не он, милая, иначе ты не смогла бы его прочитать: у Принни ужасный почерк.

В ее глазах промелькнула тревога.

– Ты его читал?

На этот раз Марианна начала с верхней строчки, прочла три абзаца и снова резко подняла голову:

– Виконтесса!

– Я тоже подумал, что это как-то мелковато. Господь свидетель, герцогская корона пошла бы тебе куда больше. Но, может, я сумею это как-то исправить.

– Что… как?..

Он одарил ее одной из своих редких, раз-в-сто-лет, улыбок, которые ей повезло лицезреть.

– Полагаю, за этим стоит твоя мать. Если верить Эллиоту – а он нарушил множество законов, чтобы доставить мне этот документ (предупреждаю на случай, если ты захочешь отправить нас обоих в тюрьму), – письмо шло по каналам настолько запутанным, что Византийская империя была бы посрамлена.

Марианна вспомнила разговор с матерью в Реймсе и улыбнулась.

– Я могла бы и сама догадаться. Она спрашивала о тебе.

– Правда? Ты мне об этом не рассказывала.

– Нет. Ну… тогда мне казалось бессмысленным упоминать об этом.

Он кивнул. Та последняя ночь была сладко-горькой агонией.

– Откуда она вообще узнала о моем существовании?

– Ей о нас рассказала Джо. – Лицо девушки запылало. – Обо всем.

– А.

Марианна обрадовалась, что покраснела не только она.

– Это ее шокировало? – спросил Сент-Джон.

– Нет. Думаю, скорее она была… гм… горда.

Его брови взлетели вверх.

– Не тем, что мы с тобой… ну… ты понял. Она гордилась тем, что я сумела выиграть столь значительный приз.

– Приз – это я?

Марианна коротко рассмеялась.

– А то ты этого не знаешь. – Она поколебалась, но добавила: – Из-за тебя я перестала читать газеты.

Веселое выражение сошло с его лица. Он подался вперед и взял ее за руку:

– Надеюсь, ты не веришь всему, что успела прочитать?

– Я уже не знаю, чему верить. – Марианна опустила взгляд на их сцепленные руки, до конца не осознавая, что он действительно здесь, держит ее ладонь, сидит прямо перед ней, потом подняла глаза. – Вряд ли я могла рассчитывать, что ты на всю жизнь останешься холостяком.

– Остался бы. И останусь, если ты не выйдешь за меня. – В его красивых зеленых глазах тепло светилась надежда, словно предвестие весны после самой долгой зимы в ее жизни. – Позволь напомнить, что больше всего тебя беспокоил наш неравный статус. Теперь это не помеха.

– Это… – Она взяла письмо, которое в одно мгновение превратило ее в аристократку. – Это будет слишком слабой защитой от колкостей, которые полетят в тебя, если ты женишься на простолюдинке, – предупредила Марианна. Голос ее дрожал от плохо скрываемой надежды. – Ты совершенно уверен, что в конце концов не возненавидишь меня, Син? Я не переживу такого…

Он одним движением вскочил со стула, сгреб ее в охапку и завладел губами.

В следующие пять минут не происходило ничего осмысленного.

– Да где же эти дурацкие кушетки, когда они так нужны? – пробормотал он, неохотно отрываясь от нее, чтобы глотнуть воздуха.

Марианна положила голову ему на грудь, наслаждаясь знакомым запахом и