общей позиции касательно политики нового правительства ФРГ. Но еще до созыва конференции, в январе 1967 г., состоялась неофициальная встреча лидеров Польши и СССР в Ланьске на Мазурах, где помимо бесед Брежнев и Подгорный предавались своему любимому развлечению – ночной охоте на крупного зверя.

Из всех встреч, в которых я участвовал, встреча в Ланьске сохранилась в моей памяти как одна из наиболее интересных и важных. Первым говорил Брежнев, представив достаточно обширно, но при этом в привычных выражениях, информацию о текущей деятельности советского руководства. Польские участники беседы оживились только тогда, когда он перешел к немецким вопросам. Брежнев позитивно оценил идею встречи министров иностранных дел, однако не придал значения ее срочности. Одновременно он информировал, что руководство КПСС, согласовав свою позицию с Вальтером Ульбрихтом, подготовило письмо братским партиям с изложением состояния немецкой проблемы. При этом советский лидер выразил сомнение, может ли Советский Союз, который сам поддерживает дипломатические отношения с Федеративной Республикой Германия[684], отказывать в праве их установления другим социалистическим странам. Брежнев добавил, что в письме подчеркивается необходимость консультаций других социалистических стран по немецким вопросам с Германской Демократической Республикой, лучше ориентирующейся и прямо заинтересованной стороной.

Гомулка был крайне удивлен и попросил дать ему текст этого письма. После его прочтения советские представители попытались перевести разговор на другую тему (в частности, Косыгин проинформировал о переговорах с генералом де Голлем)[685]. Однако «Веслав» не позволил свернуть немецкую проблему. Видя колебания советских лидеров, он поставил вопрос остро и принципиально: подчеркнул, что считает немецкую проблему наиболее важной для Европы и стран-участниц Варшавского договора; подверг критике позиции Румынии, Венгрии и Чехословакии, считая, что их стремление как можно быстрее установить дипломатические отношения с ФРГ может привести к расколу Варшавского договора. Он не критиковал напрямую советских лидеров, но давал им ясно понять, что они действуют против собственных интересов. Для них это был болезненный упрек. Гомулка категорически подчеркнул, что даже если все социалистические государства установят дипломатические отношения с ФРГ, то Польша этого не сделает без выполнения трех базовых условий, четко сформулированных Варшавой: признание Западной Германией существующих границ; признание суверенитета ГДР; отказ ФРГ от ядерного оружия.

Соглашаясь с необходимостью поддерживать стабильность ГДР (открыто шантажируя, вспоминая в этом контексте фамилии Берии и Хрущёва)[686], Гомулка вместе с тем возразил против согласования любых действий по немецким делам с руководством ГДР. Утверждая, что Варшавский договор начинает расшатываться, он выразил беспокойство в связи с отсутствием у советского руководства реакции на его предложение созвать совещание министров иностранных дел для выработки общей политики по отношению к ФРГ. Это был сильный шаг, и Брежнев воспринял упрек правильно, заявив, что разделяет беспокойство «Веслава» по поводу возникшей ситуации. Он фактически объявил об отзыве предложений, раскритикованных Гомулкой, а также о незамедлительной передаче министру Андрею Громыко распоряжения безотлагательно созвать совещание министров иностранных дел. После этих заявлений Брежнева напряжение спало, и участники перешли к спокойному обсуждению других тем.

Вскоре, в начале февраля 1967 г., в Варшаве состоялось совещание министров иностранных дел стран-участниц Варшавского договора, на чем настаивал Гомулка[687]. По просьбе министра иностранных дел Адама Рапацкого я участвовал в нем как переводчик. Во время совещания Гомулка принял министра Громыко и сопровождавших его лиц. Это была исключительная встреча, на которой «Веслав» после короткого вступления, произнесенного по-польски, сразу перешел на русский язык (чего он педантично избегал в официальных встречах) и в пространном рассуждении, с большой ораторской страстью, представил свой взгляд на решение немецкой проблемы. Уже после отстранения Гомулки от политической деятельности один из влиятельных советских участников этой встречи – помощник Брежнева [Анатолий] Блатов утверждал, что без предложенной тогда Гомулкой программы европейские социалистические страны не были бы в состоянии достичь в отношениях с ФРГ всего того, что стало их общим большим успехом.

Заручившись поддержкой советского руководства в немецком вопросе, Гомулка продолжил наступательные действия. За короткое время, реализуя свою идею «железного треугольника»[688], он инициировал подписание новых договоров о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи с Чехословакией и ГДР, а также с Болгарией. В конце апреля, на конференции европейских коммунистических и рабочих партий в Карловых Варах, Гомулка сформулировал широкую программу коллективной безопасности в Европе. Ее ключевым пунктом было неприятие западногерманских планов нормализации отношений ФРГ с социалистическими странами. В качестве антитезы предложению Бонна об обмене двусторонними декларациями о неприменении силы при урегулировании «спорных вопросов» Гомулка выдвинул собственную концепцию «заключения между всеми государствами Европы, а значит с участием ГДР, договора об отказе от использования силы или угрозы ее применения, а также от вмешательства во внутренние дела», который содержал бы «конкретные обязательства в области безопасности и нерушимости границ всех европейских государств». По инициативе Гомулки в Карловых Варах были сформулированы основные принципы европейской безопасности и главные требования к ФРГ, от выполнения которых зависела нормализация отношений с этим государством. От ФРГ требовалось признать: 1) нерушимость всех границ в Европе, а особенно границы по Одре и Нысе Лужицкой, а также границы между двумя немецкими государствами; 2) суверенный характер Германской Демократической Республики; 3) особый статус Западного Берлина (город не является составной частью ни ФРГ, ни ГДР); 4) Мюнхенское соглашение 1938 г. ничтожным с момента его заключения. Существенное значение придавалось воспрепятствованию доступа ФРГ к ядерному оружию в какой-либо форме, в том числе в так называемой европейской, атлантической или многосторонней. Тогда казалось, что Польша получила постоянную и широкую поддержку своей концепции, особенно в вопросе о стратегии нормализации отношений с ФРГ.

Гомулка не ограничивал своей активности на международный арене вышеупомянутыми вопросами. О широких горизонтах его геополитического мышления свидетельствуют предложенные и развиваемые им три большие дипломатические инициативы: план создания безъядерной зоны в Центральной Европе, известный как «план Рапацкого»; план замораживания ядерного и термоядерного вооружения в этом регионе («план Гомулки»); выдвинутая на XX сессии Генеральной ассамблеи ООН (1965 г.) инициатива созыва конференции по безопасности в Европе при участии Советского Союза и США. Все эти предложения давали возможность руководящим кругам Запада понять специфику польских национальных интересов, создавали политическое пространство для усиления контактов со многими западноевропейскими странами, а также укрепляли авторитет Польши и ее лидеров на международной арене. Благодаря им имя Гомулки оказалось в списке первых созидателей новой Европы. Европы еще разделенной, но постепенно освобождавшейся от конфронтации холодной войны, искавшей основания для построения системы всеобщей безопасности и мирного сотрудничества.

Изначальное отсутствие энтузиазма по отношению к этим концепциям со стороны руководителей Советского Союза, особенно в плане усиления роли США в решении европейских вопросов, преодолевалось с большим