также организовать встречу представителей двух или трех партий с руководством КПЧ, чтобы обсудить мероприятия, цель которых – переломить ход событий. Свое выступление Брежнев закончил призывом действовать единым фронтом в общем деле защиты социализма и заявил, что СССР готов оказать Чехословакии любую необходимую помощь.

После выступления Брежнева по предложению Гомулки был объявлен перерыв, во время которого состоялось закрытое заседание руководителей делегаций. За предложением «Веслава» крылось желание избежать после пленарного заседания полемики, которая уже звучала в критических замечаниях некоторых лидеров по адресу Кадара. Расчет оправдался: после перерыва слово взял Кадар, который, отвечая на критику, поддержал оценки, сформулированные остальными участниками совещания, и выразил готовность Венгрии участвовать во всех совместных мероприятиях. Председательствовавший на заседании Брежнев счел главный пункт повестки исчерпанным, а позиции его участников согласованными. Созданная рабочая группа под руководством Клишко приступила к подготовке письма, адресованного руководству КПЧ.

На следующий день совещание продолжалось до обеда. Состоялось два коротких заседания с длительными перерывами. На заседаниях обсуждалось содержание коммюнике и различные организационные вопросы, в конце был утвержден и подписан текст письма в адрес КПЧ. Во время перерывов собирались руководители делегаций (без сопровождавших лиц). Среди прочих дискутировался вопрос о продолжении двусторонних встреч с чехословацкой стороной, а также было согласовано решение созвать следующее многостороннее совещание в августе 1968 г.

Во время перерывов, когда руководители делегаций совещались в своем кругу, остальные участники заседания, разбившись на небольшие группы в зале заседаний или кулуарах, оживленно дискутировали. Я участвовал в этих обсуждениях. Дольше всего я задержался в группе, в которой находились секретарь ЦК КПСС Константин Катушев, заведующий Отделом ЦК по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран Константин Русаков и несколько членов делегации ГДР. Все высказывались за безотлагательное решение чехословацкого вопроса. В какой-то момент атмосферу единодушия нарушил секретарь ЦК СЕПГ Герман Аксен, который начал критиковать Гомулку за его позицию, исключавшую возможность участия армии ГДР в вероятной акции «оказания помощи» Чехословакии. Аксен рассчитывал на одобрение со стороны советских участников дискуссии, но, по-видимому, плохо знал Русакова. Тот отреагировал остро, заявив, что участие немецких войск оскорбило бы чехов, а затем, уже в пылу дискуссии, добавил, что ни один немецкий солдат не имеет морального права ступить с оружием в руках даже на клочок славянской земли. Аксен ответил упреком, что Русаков руководствуется в этом вопросе не классовым, а националистическим подходом. Обострявшуюся дискуссию пробовал смягчить Катушев, но Русаков, занимавший более низкую ступеньку в партийной иерархии, но более приближенный лично к Брежневу, не изменил свою позицию. Для меня это был поучительный разговор.

Совещание закончилось совместным обедом участников в здании Управления Совета министров в Аллеях Уяздовских. После обеда, не проводя двусторонних встреч, все делегации выехали из Варшавы.

Достаточно подробное описание событий именно этого совещания вызвано необходимостью выступить против домыслов, содержащихся в книге Петра Костикова и Богдана Ролиньского «Увиденное из Кремля», изданной в 1993 г. в Варшаве[701]. Все, что написано в этой книге о совещании, а также о других касавшихся Чехословакии встречах, не соответствует действительности. В первую очередь это относится к оценкам позиции Гомулки, изложению его бесед с Брежневым и якобы проявившимся между ними расхождениям по вопросу об интервенции, ставшим источником зародившегося тогда у Брежнева неприятия по отношению к польскому лидеру. Вымыслом также были будто бы имевшие место откровенные высказывания Гомулки и Клишко в разговорах с Костиковым во время варшавского совещания. Костиков по каким-то причинам ненавидел обоих, а они, в свою очередь, чем лучше его узнавали, тем большую дистанцию держали. Я сопровождал Гомулку с момента прибытия советской делегации вплоть до ее отъезда и не заметил, чтобы в это время между ним и Костиковым состоялась какая-либо беседа. Впрочем, Костиков не имел для этого возможности. Он действительно прилетел в Варшаву в составе советской группы, но в самом совещании не участвовал (как и в других совещаниях, на которых мне довелось присутствовать). Прежде всего потому, что не в привычке первого секретаря ЦК КПСС[702] было допускать на встречи такого уровня аппаратчиков ранга Костикова. Он был необходим только как переводчик на двусторонних переговорах, но таковых, как я писал, практически не было.

Возвращаясь к главному, хотел бы подчеркнуть, что в период чехословацкого кризиса (а точнее, с марта 1968 г.) отношения между Гомулкой и Брежневым были не просто нормальными, но и подчеркнуто дружескими. Хотя во время совещаний они не всегда придерживались одинаковых взглядов, но это никогда не приводило к каким-либо конфликтам. При принятии решений оба демонстрировали стремление действовать сообща и достигать согласия по главным вопросам. Как я полагаю, это было осмысленное поведение, соответствовавшее их природе профессиональных политиков. Гомулка прекрасно знал, что в отношениях между социалистическими странами существенную роль играют взаимные симпатии или личная неприязнь их лидеров. Поэтому его обостренный критический настрой, проявлявшийся довольно ясно в отношении некоторых партнеров, в случае с Брежневым тщательно сдерживался, имел отвлеченный характер или выражался косвенно. Кроме того, как трезвый политик Гомулка сознавал, что после мартовских событий ослабление его позиций в собственной стране ведет к снижению его авторитета и за рубежом, его большого влияния в международных делах. Любой конфликт с Брежневым мог еще сильнее осложнить ситуацию и даже сделать невозможными действия единым фронтом в ключевом для Польши вопросе урегулирования отношений с ФРГ. В свою очередь, Брежнев нуждался в поддержке Гомулки в вопросе интернационализации чехословацкой проблемы, а также в не менее важной для него проблеме усиления своего личного лидерства, как в собственной стране, так и в рамках сконструированного им объединения социалистических государств. Без такой поддержки амбиции Брежнева были бы обречены.

В конце июля 1968 г., получив необходимые наставления от Гомулки, я выехал на работу в наше московское посольство. По приезде я подключился к связанным с Чехословакией вопросам, которые были также в центре внимания посла Яна Птасиньского. Нашим частым гостем в то время был посол Чехословакии, бывший секретарь ЦК КПЧ Владимир Коуцкий, облегчавший нам понимание политической обстановки в его стране. Он-то и информировал нас, кроме всего прочего, о ходе советско-чехословацких переговоров в Чиерне-над-Тисой (29–31 июля[703]) и о многосторонней встрече в Братиславе (3 августа), которые, по его мнению, не принесли продвижения в разрешении нараставших противоречий.

Кульминационный акт чехословацкого кризиса пришелся на вторую половину августа 1968 г. 17 августа меня проинформировали, что в Москву прилетают наши руководители, которых я должен был сопровождать во время их визита. Предварительно было оговорено, что их прибытие необходимо сохранить в строгой тайне, как дома, так и в посольстве. Поэтому, предупреждая жену