– Извини. Но я ведь права, так?

– Да, – сказал я. – Но только наш поход нельзя назвать нипобегом, ни увольнением, скорее это «командировка». Но даже Перси не сможет обэтом рассказать, если он вообще когда-нибудь придет в себя.

– Если придет в себя... – эхом отозвалась она. – Насколькотакое возможно?

Я покачал головой, показывая, что не имею понятия. Но япредставлял себе: я был почти уверен, что он не придет в себя ни в 1932-м, ни в1942-м, ни в 1952-м. В этом я оказался прав. Перси Уэтмор оставался в БриарРидже, пока тот не сгорел до тла в 1944-м. Семнадцать человек погибло в пожаре,но Перси среди них не было. Такого же молчаливого и отрешенного (я выучилслово, которым определяется это состояние, – ступор, кататония), его вывел одиниз охранников задолго до того, как огонь дошел до его крыла. Перси перевели вдругое место, я не помню названия, да, наверное, это и не важно, и он умер тамв 1965-м. Насколько я знаю, последними словами, которые он вообще произносил вжизни, были те, когда он сказал нам, что мы можем отметить его на выходе...если не хотим объяснять, почему он ушел так рано.

Ирония оказалась в том, что нам почти ничего объяснять и непришлось. Перси сошел с ума и застрелил Вильяма Уортона. Это мы и сказали, икаждое слово было правдой. Когда Андерсон спросил Брута, как вел себя Персиперед выстрелами, Брут ответил одним словом: «Тихо», и тут я пережил ужасныймомент, потому что испугался, что рассмеюсь. Ибо это тоже правда: Перси велсебя тихо, поскольку большую часть смены его рот был заклеен клейкой лентой ион мог только мычать.

Кэртис продержал Перси до восьми утра, Перси молчал, какиндеец из табачной лавки, но вид у него был жуткий. К тому времени пришел ХэлМурс, суровый, уже знающий обо всем и готовый вновь приступить к работе. КэртисАндерсон тут же сдал ему дела с таким облегчением, что мы все этопочувствовали. Испуганный, взвинченный человек исчез, это был снова начальникМурс, он решительно подошел к Перси, взял его за плечи своими крупными руками исильно встряхнул.

– Сынок! – закричал он в бессмысленное лицо Перси – лицо,начавшее уже размягчаться, как воск. – Сынок! Ты меня слышишь? Скажи мне, еслислышишь! Я хочу знать, что здесь произошло!

Конечно же, Перси ничего не сказал. Андерсон хотелразделаться с Перси: обсудить, как лучше уладить это дело, имевшее явно политическуюокраску, но Мурс отложил разговор с ним на время и потащил меня на Милю. Коффилежал на койке, отвернувшись лицом к стене, ноги болтались, как всегда, доземли. Казалось, что он спит, и, наверное, правда, спал... хотя он не всегдабыл таким, как казался, мы потом это узнали.

– То, что произошло у меня дома, как-то связано с тем, чтослучилось здесь, когда вы вернулись? – спросил Мурс очень тихо. – Я прикроювас, как смогу, даже если это будет стоить мне работы, но я должен знать.

Я покачал головой. Когда я говорил, то тоже понижал голос. Вблоке сновало больше десятка следователей. Один из них фотографировал Уортона вкамере. Кэртис Андерсон повернулся в ту сторону, и на время нас видел толькоБрут.

– Нет, сэр. Мы доставили Джона обратно в камеру, потомвыпустили Перси из смирительной комнаты, куда затащили его в целяхбезопасности. Я думал, он станет кипятиться, но он был спокоен. Только попросилвернуть пистолет и дубинку. Больше ничего не сказал, просто вышел в коридор. Апотом, когда дошел до камеры Уортона, достал пистолет и давай стрелять.

– Как считаешь, может, он из-за смирительной комнатытронулся?

– Нет, сэр.

– Вы надевали на него смирительную рубашку?

– Нет, сэр. Не было нужды.

– Он вел себя смирно? Не сопротивлялся?

– Нет, не сопротивлялся.

– Даже когда понял, что вы хотите запереть его всмирительной комнате?

– Именно так. – Я хотел было слегка приукрасить, добавитьпару слов о Перси, но поборол себя. Чем проще, тем лучше, я это знал. – Не былошума. Он просто отошел в угол и сидел там.

– И ничего не говорил об Уортоне?

– Нет, сэр.

– И о Коффи тоже?

Я покачал головой.

– Перси имел что-то против Уортона? Может, он за что-торассчитался?

– Вполне возможно, – сказал я еще тише. – Перси оченьнебрежно относился к тому, где можно ходить. Однажды Уортон дотянулся до него,прижал к решетке и слегка пощупал. – Я помедлил. – Ну, позволил себе кое-что,можно так сказать.

– И больше ничего? Только «слегка его пощупал» и все?

– Да, но Перси это очень возмутило, к тому же Уортон сказалчто-то вроде того, что с удовольствием трахнул бы скорее Перси, чем его сестру.

– У-гу. – Мурс все время смотрел на Джона Коффи, словно емутребовалось постоянное подтверждение реаль-ности существования этого человека.– Это не объясняет случившегося с ним, но многое говорит о том, почему онстрелял именно в Уортона, а не в Коффи или в ко-го-нибудь из твоих людей. Атвои парни, Пол, они все скажут одно и то же?

– Да, сэр, – ответил я тогда ему. – И они расска-жут, –пояснил я Джен, начиная есть суп, поданный на стол. – Я об этом позабочусь.

– Ты солгал, – сказала она. – Ты солгал Хэлу.

Вот такие они все жены. Всегда ищут дырочки, проеденныемолью, в лучшем костюме и, как правило, находят.

– Давай посмотрим с другой стороны. Я не сказал ему ничеготакого, с чем мы оба не смогли бы жить дальше. Хэл, я думаю, чист. Его там дажене было, в конце концов. Он сидел дома и ухаживал за женой, пока Кэртис непозвонил ему.

– Он не сообщил, как Мелинда?

– Было не до этого, но мы потом поговорили еще, когдауезжали с Брутом. Мелли многого не помнит, но чувствует себя хорошо. Ходит.Говорит о клумбах, о цветнике, который разобьет на следующий год.

Какое-то время моя жена сидела и наблюдала, как я ем. Потомспросила:

– А Хэл знает, что это чудо? Он понимает?

– Да, мы все понимаем, все, кто там находился.

– Отчасти я жалею, что не была там, – сказала она, – но вглубине души все-таки рада этому. Если бы я увидела, как с глаз Савла отпадаюткорки по дороге в Дамаск, то, наверное, умерла бы от разрыва сердца.

– Не-е. – Я наклонил тарелку, чтобы зачерпнуть последнююложку, – может быть, сварила ему супчик. Вот такой, очень вкусный.

– Хорошо. – Но она думала совсем не о супе и не опревращениях Савла по дороге в Дамаск. Она смотрела на горы за окном, опершисьподбородком на руки, а глаза ее подернулись дымкой, как горы летним утром передзнойным днем. Таким летним утром, как тогда, когда нашли девочек Деттерик,подумал я безо всякой причины. Интересно, почему они не кричали? Убийца ударилих, кровь была и на веранде, и на ступеньках. Так почему же они не кричали?