К великому изумлению Марины, эти простые словавозымели действие. Может быть, потому, что уж очень грозно выглядел Никита,изготовившийся защищать Стефку с оружием в руках. Видимо, он обладал немалойвластью среди своих, потому что даже самые рьяные нападающие отступились иотошли от девушки, не особенно бранясь при этом, молча признавая право Никитына красивую паненку. Да и других девушек было вокруг предовольно – несопротивляющихся, сломленных страхом и болью…

На их измученные тела Марина старалась несмотреть, к тому же ее внимание было поглощено Никитой и Стефкой.

Выронив саблю, девушка почти упала в объятиясвоего спасителя, однако, против ожидания, он не прижал ее к себе, апридерживал на расстоянии вытянутой руки. Потом вдруг резко повернул спиной ксебе и толкнул так, что Стефка оказалась стоящей на четвереньках. Онавзвизгнула, забилась, однако Никита заломил ей руки за спину и держал крепко.

– Егорка! – крикнул он вдруг, и оттолпы, суетившейся вокруг других девушек, отделился парень – совсем ещемолодой, с юношеским пухом на щеках. Его веснушчатое лицо было красным, но видон имел несколько смущенный.

– Отведал польских блудниц? –спросил его Никита.

– Нет еще, – простодушно ответилюнец. – Мужики в такой раж вошли, что не пробьешься.

– Ну так возьми ее, – предложилНикита, встряхивая Стефку так, что она взвыла от боли в вывернутыхруках. – Эх и сладкая девка! А уж на какие причуды горазда! Не прогадаешь!

– Что ж ты, Никита, говорил, будто онатвоя? – озадачился Егорка. – А теперь мне ее отдаешь… Раздумал, чтоли, еть свою шлюху?

– Ничего не раздумал, – успокоил егоНикита, – только ведь это одни наши русские бабы с одним мужиком спят. Апольские блудницы – они знаешь каковы? Им одного мужика мало, им зараз двухподавай.

– Это как же? – озадачилсяЕгорка. – Чай, у всякой бабы между ног только одна лазейка, куда ж тутдвоим соваться?

– Сейчас узнаешь, – обещающеулыбнулся Никита и приказал: – А ну, скидавай портки и ложись!

Егорка что-то непонимающе забормотал, однакоНикита так рявкнул на него:

– Ложись, не то другому отдам! – чтотот торопливо послушался и распростерся на полу.

Никита схватил Стефку за загривок и поясбрезгливо, точно шелудивую кошку, и, приподняв над полом, заглянул ей в лицо:

– Ну что, Степанида, вспомнила, как меняискушала разделить тебя с моим же дружком? Говорила, что третий в постелилишним не будет? Ну так отведай теперь нас двоих, блудница!

Он швырнул Стефку на Егорку, который мигомсообразил, что делать с девушкой. Сам Никита тоже обнажил естество и стал наколени позади Стефки.

Она закричала, принялась вырываться, однакогде ей было сладить с распаленными мужиками!..

Все стало ясно Марине. Наверное, Стефка,любительница острых ощущений и разнообразия, попыталась вовлечь Никиту всвальный грех, а его суровая душа возмутилась этим, как оскорблением. Наверное,наскучив москвитянином, Стефка не замедлила изменить ему с кем придется: этобыло вполне в ее легкомысленной натуре, – и вот сейчас Никита отомстиллюбовнице!

Марина больше не могла видеть этого.Зажмурилась, скорчилась на полу, молясь только об одном: чтобы никому не пришлов голову заглянуть за кровать. Если ее найдут… Господи, не попусти!

Неведомо, сколько просидела она так,безостановочно молясь, принося всякие мыслимые и немыслимые обеты иодновременно проклиная, однако наконец подняла голову.

Сначала Марине показалось, что она находитсяна поле брани, где валяются искалеченные тела раненых и убитых. Но это были еефрейлины, которыми наконец-то пресытились их мучители и оставили несчастных впокое. Ни одного московита не было больше в комнате, и женщины слегкаприободрились. Кто был покрепче, вроде Барбары, сами поднялись на ноги ипомогали подняться подругам. Стефка лежала без памяти; ее хлопали по щекам,брызгали водой, но никак не могли привести в чувство. Глаза пани Хмелевскойнеподвижно смотрели в потолок, и Марина вдруг поняла, что ее камер-фрау умерла.

Господи великий! И верная пани Ванда, которуюМарина помнила около себя с самого детства, тоже покинула свою госпожу! И Янекумер… И наверное, еще многих, многих из тех, к кому было привязано ее сердце,сегодня утратила Марина.

О судьбе мужа она боялась даже подумать.

– Где государыня? – вдругвоскликнула Барбара. – Матка Боска, где панна Марианна?! Что с ней?

– Я здесь, – с трудом разомкнулазапекшиеся губы Марина, выбираясь из своего убежища. – Со мной ничего,ничего…

Она не договорила и с криком ужаса отпрянулаза спину Барбары: в дверях появилась фигура какого-то мужчины.

Напуганные до полусмерти, девушки кинулись поуглам. Марина с жалостью увидела, что они еле передвигают ноги.

– Где ваша госпожа? – встревоженнокрикнул мужчина, и Марина узнала его: это был боярин Борис Нащокин, знакомый ейсо времени венчания на царство. – Где пани Марина?

Перед этим боярином Марина не могла обнаружитьсвоего страха. Выступила вперед, не подавая виду, что подгибаются коленки:

– Я здесь, сударь. Что ты желаешь мнесказать или передать? Или просто явился полюбоваться на то, что натворили твоипсы?

Боярин с оскорбленным видом поджал губы, иМарина заметила, что он старается не смотреть на растерзанных женщин.

– Это произошло против нашей воли, –угрюмо оправдывался он. – Клянусь Господом Богом, что ничто подобное неповторится. И вы, пани Марина, и ваши женщины могут быть спокойны за своюучасть. Сейчас мы приставим к дверям надежную стражу, чтобы охранить вас отнасилия и ваши вещи от грабежа, а когда смута уляжется, вас проводят к вашемуотцу.

Сердце Марины забилось где-то в горле. Оназаметила, что Нащокин ни разу не назвал ее царицей или государыней и ни разу неупомянул о Димитрии.

– Где государь? – спросила она, струдом справившись с комом в горле. – Где мой супруг? Я приказываюпроводить меня к нему!

Злоба исказила красивое лицо Нащокина, и он,по-видимому, изо всей силы сдерживаясь, проговорил относительно спокойно:

– Твой муж, самозванец и расстрига, убитнародом. – И тут выдержка ему изменила, он выкрикнул злобно, с ненавистью:– И довольно вам, ляхам, приказывать нам, русским! Кончилось ваше время!

Марина качнулась, но Барбара подхватила ее подлокоть и помогла устоять.

Нет, держаться! Не показывать москалям своейслабости, не унижаться перед ними!