Мнишек ничего не знал о происходящем во дворцес царем и дочерью, но не находил себе места от тревоги, прежде всего потому,что не мог подать им помощь. Ведь когда заговорщики рванулись в Кремль, первымделом завалили всякой всячиной ворота Мнишка, чтобы поляки, собравшиеся у негоеще со вчерашнего дня, не могли оттуда выехать и помочь царю. Однако нынче«армия» сендомирского воеводы была малочисленнее, чем вчера: караул изпятидесяти человек пехоты еще до рассвета разошелся по квартирам. Польскиежолнеры, также стоявшие по московским домам, выстроились в боевой порядок и подсвоим штандартом пытались пробиться в Кремль, но не смогли из-за выставленныхзагодя рогаток и выломанных бревен мостовой. Московиты, впрочем, побоялисьнападать на польских солдат и только швыряли в них камнями да песком, ну а подомам, оставленным ими, шли без страха и грабили все, что могли унести.

Таким образом, все поляки, жившие в Кремле иоколо него, могли рассчитывать только на свои силы.

Чуть ударили в набат, воевода и все бывшие сним схватились за оружие, но увидели, что толпа московитов ворвалась в соседнеездание, примыкавшее к дому Мнишка. Там жили польские музыканты и песенники –скоморохи, как их презрительно называли московиты, ненавидевшие всех чужих,пришедших с Димитрием. Все это было в их глазах дьявольским наваждением, оттогоони без жалости истребили безоружных.

Теперь настала очередь воеводы. Как ни мало унего осталось слуг, каморников и других дворовых людей, решено было защищаться,ибо отдаться в руки толпы было смерти подобно, это понимали все. Оставалась ещенадежда, что мятеж прекратится так же внезапно и мгновенно, как вспыхнул,однако надежда эта таяла с каждой минутой.

Между тем московиты взгромоздили на кучукамней три пушки, а внизу еще две, чтобы из них пробить стену, а пока готовилиих к стрельбе, осыпали двор камнями и стрелами. Одна стрела едва не попала ввоеводу. Решили, когда начнется пальба, уйти в каменные подвалы, которые былипод домом.

Вдруг закричали, что несколько стрельцов лезутчерез проломы в стене, примыкающей к монастырской; об этих проломах никтоничего не знал. Новая опасность повергла всех в некоторое замешательство, каквдруг перед воротами показались несколько верховых бояр, крича:

– Пан воевода! Отвори ворота! Вышли к намна разговор своего лучшего человека!

– Не отворяйте, пан Юрий! –закричали разом все, кто был с ним. – Лишь только уберем завалы и снимемзасовы, как москали ворвутся и расправятся с нами.

Воевода понимал опасность, знал коварствоврагов своих, но понимал также и другое: сила на стороне московитов, а еслиповести разговор разумно, можно и свою жизнь спасти, и жизнь дочери. Что-тоговорило ему, что Димитрия уже нет в живых, хотя никто этого наверное еще незнал.

Тогда бояре закричали снова:

– Возьми от нас одного в залог и дай намсвоего человека для переговоров, ему ничего не будет, если ты нашего нетронешь!

На этом согласились. Какой-то человек важноговида перебрался через пролом в ограде; по нему не стреляли.

– Кто к москалям пойдет? – спросилпан Юрий.

Приказать одному из своих людей идти на вернуюсмерть у него язык не поворачивался. Думал, может, жребий бросить? Но тутвызвался известный храбрец Станислав Гоголинский – между прочим, один из тех,кто без всякой платы, из одной только любви к опасности и боевому искусству,оставался у Новгород-Северского с Димитрием даже тогда, когда сам Мнишек отнего ушел вместе с большей частью польской армии.

Его благословили и простились так, словно онуходил на верную погибель, хотя присутствие русского заложника вселялонекоторую бодрость.

Гоголинский перебрался через стену, весьобвешанный оружием. Его окружили, но пальцем не тронули и повели к думнымлюдям. Среди них было много знакомых Гоголинского (ведь он был в дружбе сДимитрием и бывал у него на пирах!), но все они смотрели с каменными лицами ине разговаривали. Отверз уста только боярин Михаил Татищев, которогоГоголинский тоже знал. Одного не знал поляк: что этот думный боярин недавноубил своего благодетеля, человека, который выпросил у государя его свободу…

Татищев сказал, торжествующе глядя на поляка:

– Все, конец вашему лживому царю пришел!На погибель привел его твой пан воевода в нашу Москву. Теперь Самозванецваляется на Красной площади. Однако скажи Мнишку, чтобы не тревожился: дочь егожива и все ее женщины живы. Как только будет возможно, ее отведут к отцу.

При этих словах глаза храброго поляканаполнились слезами. Сердце его сжалось при известии о гибели Димитрия, передкоторым он преклонялся за невиданную храбрость и дерзость в бою, однако онвознес в сердце молитвы Пресвятой Деве за спасение панны Марианны, этойпрекрасной нимфы, в которую был уже который год тайно влюблен – как, впрочем,почти все шляхтичи.

– А, плачешь! – злорадно вскричалТатищев, заметив эти слезы. – Плачь, плачь! Все вы и твой пан достойны тойже участи, что и расстрига. От вас пошли все злобы, но Бог хранит вас;благодарите его. Мы против вышней воли не пойдем. Хотите быть целы – недразните народ, сидите в своем доме тихо, никуда не выходите, покуда беда непройдет.

После этого Гоголинскому велено было убратьсядолой с боярских глаз и возвращаться к своим ляхам поганым.

Гоголинский вновь перебрался через ограду иявился перед своими с печальной вестью. Боярин-заложник ушел, но вскореворотился со своими стрельцами. Те с этой минуты охраняли двор воеводы иотгоняли толпу, которая шастала вокруг в надежде поживиться грабежом.

Воевода сник, поняв, что наихудшие егопредчувствия оправдались: Димитрия нет в живых. Но он тревожился о Марине, невполне веря предателю Татищеву.

И тут вдруг снова забил набат! Потом узнали,что по этому знаку толпа ворвалась в дом князя Вишневецкого.

Князь Константин со своим двором размещался вБелом городе, недалеко от крепостной стены, в доме молдавского господаряСтефана. Услышав первый набат рано поутру, он попытался вместе со своимивсадниками – дружины у него было четыреста человек – пробраться в Кремль наподмогу царю и воеводе, сразу поняв, что они в опасности. Однако не пробился:улицы были запружены толпой, и ему также помешали рогатки и разломаннаямостовая. А воротясь и увидав запертые городские ворота, князь смекнул, чтополяков решили не выпускать из города.

Пан Константин понял, что запахло смертью, ирешил дорого продать жизнь свою и своих людей. Он выстроил конную дружинучастью во дворе, частью перед домом и приказал изготовиться к нападению.

Оно не заставило себя ждать и было такимстремительным и мощным – прибывали все новые и новые толпы москвичей, – чтовскоре все поляки отступили во двор, но и там продержались недолго.