– Само собой, – кивнул Иванов. – Бизнес его… ладно, это неважно. Важно то, что единственно ради своего бизнеса он не стал бы штукамибаксов разбрасываться. Выборы на носу, выборы думские! Слышала про такие?

Карина слегка пожала плечами. Поди знай, кто ему нравится –хорошенькие дурочки с половинкой извилины в голове, которые не отличатпрезидента от резидента, или, наоборот, политически загруженные эмансипушки? Иесли все же эти последние, то в какую сторону они должны быть загружены, вправоили влево? А может, он предпочитает центристок?

– То есть Петров хочет пройти в Госдуму? – решила онапроявить некоторую сообразительность.

– Хочет! Просто из штанов выскакивает, вот до чего хочет.Спит и видит себя законодателем! Прежде всего из-за депутатскойнеприкосновенности, разумеется. Ведь если история с лавандовой водой выйдетнаружу – а сейчас появилась такая перспектива! – она не только вдохлуюиспакостит его репутацию, но и до камеры доведет как пить дать. Не добарокамеры и не до кинокамеры, конечно, – усмехнулся Иванов, глядя врастерянные глаза Карины. – До тюремной! И очень надолго. Вот так-то, моярадость!

Карина невольно подалась к нему, завороженная этим словом,однако Иванов отстраняюще сложил руки на груди:

– Ладно, что дальше-то было?

Карина печально вздохнула, но попыталась сосредоточиться:

– Деньги я не взяла, конечно, и еще раз напомнила Женьке,что больше у нее не появлюсь. Тогда Олег сказал: «Ну, если ты такая дура, томожешь продолжать в этом же духе, но знай: если пикнешь кому-то про лавандовуюводу, считай, что тебя уже закопали!»

Вот теперь на его насмешливом лице появилось искреннееизумление.

– Олег так сказал?! – пробормотал Иванов недоверчиво. – Нотогда наш господин Петров еще больший идиот, чем я предполагал! И Полозоваприсутствовала при сем?!

– А как же!

– Ну, это полные кранты. Остается надежда, что они неведали, о чем молотили своими длинными языками, потому что иначе…

– Иначе что будет? – опять подалась к нему Карина.

– Плохо им будет, это я тебе точно говорю.

– О господи! – Она уткнулась в ладони.

– Ладно, не трясись, – ласково сказал Иванов, и его руканаконец-то легла на плечо Карины. Повинуясь этому властному движению, девушкаскользнула по дивану и приткнулась к теплому мужскому боку. – Фокус в том, чтовся эта петрушка с Петровым довольно скоро закончится. Вопрос дней. Но было быочень здорово, если бы ты на эти несколько дней куда-нибудь смылась из города.У тебя родня есть где-то в области, а еще лучше – за пределами ее?

– У меня родители живут в Сергаче, – выпалила Карина неподумав, но тотчас прикусила язык.

Уехать! Знает она эти отъезды! С глаз долой – из сердца вон!

– Но я не понимаю, зачем мне…

– Затем, что так надо, – властно сказал Иванов, и Карина намиг потеряла дар речи.

Вот оно! Вот чего она просила у судьбы! Чтобы рядом былчеловек, который говорил бы таким непререкаемым тоном, а у тебя не было бы нисил, ни охоты противиться его приказам. Чтобы однажды он замкнул тебя в кольцосвоих рук – и загородил от всех ветров, от всех проблем, от неуверенности взавтрашнем дне, от хронического безденежья, от одиночества, от раздирающихмыслей о том, что с каждым днем увеличивается твой шанс повторить участь сестры– милой, умной, симпатичной старой девы, которая может рассчитывать в жизнитолько на себя. Вернее, на государство, которое вдруг да опомнится, спохватится– и начнет заботиться об этих самоотверженных бюджетниках – врачах да учителях,по сравнению с которыми всякие там земские Ильи Николаевичи Ульяновы да АнтоныПавловичи Чеховы – просто сибариты и себялюбцы. Как вам, господа разночинцы,показалось бы такое: жалованье по семь месяцев кряду не получать? Низы не могутжить по-старому… а что им еще остается делать?!

Да ладно, бог с ним, с жалованьем. В конце концов, можнонайти приработок (а ты его еще найди!). В случае с Александрой Карину пугалодругое. Чем дольше женщина живет одна, без любви, без постоянного присутствиямужчины, тем больше привыкает надеяться только на себя, тем меньше у нее шансовкем-то очароваться, позволить себе влюбиться – она ведь только недостаткимужские приучается видеть, только докучную заботу, лишние проблемы, которые ейтеперь придется решать в дополнение к собственным… Вот этого панциря одиночества,который постепенно напяливает на себя женщина, боялась Карина. Штука в том, чтосо временем его уже невозможно снять, он прирастает к телу, и ходит по жизниуже как бы не Александра Синцова, а такая черепаха Тортилла. Чуть что – лапкиподобрала, шмыг под свой панцирь, а мужик стой рядышком и робко стучись в бронюноском башмака – тюк да тюк, а что толку?

Карина прерывисто вздохнула.

– Хорошо… Хорошо, я уеду, только… можно, я буду иногда тебезвонить?

– Да ради бога, – усмехнулся он. – Я и сам тебе позвоню,только скажи номер.

– Сейчас запишу, – она соскользнула с дивана и, немыслимовытянувшись, достала с полки блокнот.

– Ого! – сказал Иванов, ничего не упускавший своим цепкимвзглядом. – Ты прямо как без костей.

– Знаешь, как нас тренировали! – серьезно сказала Карина. –Вот, кстати, посмотри.

Эх, здорово получилось подвести к нужной теме! Она даже неожидала, что это произойдет так просто. А тут вполне естественно и натуральновыглядит, что она таким же изощренным движением тянется к пульту, включаетвидеомагнитофон…

Ничего не скажешь: даже самой приятно посмотреть на себяпрежнюю, даже у самой дыхание захватывает: это же надо! Как вообще такое моглоу нее получаться? Вот этот взлет, и прыжок, и прогиб…

– Не слабо… – пробормотал Иванов, неотрывно глядя на экран.– Очень даже не слабо!

– Спасибо, – Карина подбоченилась, выставила ножку – и вдругнеожиданно встала на мостик. Медленно подняла одну ногу, потом другую, переходяв стойку на руках…

– Осторожно, люстру собьешь! – крикнул Иванов испуганно, иона, резко качнувшись, чуть не упала на ковер.

Вскочила, поглядела обиженно.

Глаза его смеялись:

– Да я верю, верю, что ты в хорошей форме. Только спортзалтут неподходящий. Тесновато.