— Повлиять на что? На мое «положение»? Мое «влиятельноеположение», как говорила тетя Хил? Повлиять на мои шансы найти мужа? Да я игроша ломаного за это сейчас не дам. Меня беспокоит только Люк, Эдвард. Яволнуюсь за Лукаса Джонса! Я люблю его!

Она опять сорвалась на крик.

В трех тысячах миль от нее по лицу Эдварда текли слезы.

— Если я смогу сделать хоть что-нибудь для тебя,сообщи.

Это был голос ее адвоката, доверенного лица,ангела-хранителя. Но не друга. Что-то сломалось, трещина в их отношенияхдостигла пугающих размеров. Для них обоих.

— Хорошо.

Они не попрощались, и Эдвард повесил трубку. Кизия долго ещесидела, держа в руках ставший мертвым телефон, а Алехандро молча смотрел нанее.

По ее щекам текли слезы. Прощание. Второй раз за два дня.Так или иначе, но она потеряла их обоих, мужчин, которых любила. Так же каккогда-то потеряла отца. Она предала Эдварда. То, чего он больше всего опасался,в конце концов произошло. Сидя в своем офисе, Эдвард тоже понял это. Мрачный,он подошел к двери, тщательно запер ее, вернулся к своему письменному столу и,связавшись по внутреннему телефону со своей секретаршей, сухо попросил небеспокоить. Потом, осторожно подвинув в сторону почту на своем столе, онположил голову на руки и разразился душераздирающими рыданиями. Он потерял ее…потерял их обеих… Из-за мужчин. Эдвард лежал так и думал, почему обе женщины,которых он любил… репетитор… а сейчас этот… этот… уголовник… ничтожество!

К своему удивлению, он заметил, что выкрикнул последнееслово, и, к еще большему удивлению, осознал, что перестал рыдать. Поднявголову, откинулся на спинку стула и глубоко задумался. Временами он просто немог понять, что происходит. Никто не играл по правилам. Даже Кизия, а он ееэтому учил. Он покачал головой, дважды всхлипнул и начал просматривать почту.

Джек Симпсон, позвонив, выразил ей свое сочувствие. Исожаление по поводу того, что познакомил ее с Люком. Этот звонок только ухудшилее настроение. Кизия пыталась уверить его в том, что он сделал ей лучший в еежизни подарок, но в голосе звучали слезы.

Алехандро пытался уговорить ее прогуляться, но она не хотеладвигаться — сидела в гостиничном номере с затянутыми шторами, курила, пила чай,кофе, воду, виски, изредка ела и думала. Глаза ее наполнялись слезами, тонкиеруки дрожали. Она теперь боялась выходить, боялась репортеров и ждалателефонного звонка от Люка.

— Может быть, он позвонит.

— Кизия, он не может позвонить из тюрьмы. Ему никто неразрешит.

— А вдруг разрешат.

Спорить с ней было бесполезно. Она как будто ничего неслышала, а если что и слышала, то не реагировала. Для нее существовали толькоее собственный внутренний голос и отзвуки голоса Люка.

Было уже за полночь, когда Алехандро удалось уговорить еелечь в постель.

— Что ты здесь делаешь?

Она разглядела очертания его фигуры на стуле, в углу. Ееголос звучал странно.

— Я хотел немножко посидеть здесь, возле тебя. Тебе этомешает уснуть?

Она попыталась в темноте коснуться его руки. Не находя опятьнужных слов, она лишь покачала головой и заплакала. Невыносимый день. Не такойнапряженный, как предыдущий, но еще более изматывающий. Нескончаемая больдавила сердце.

Он услышал приглушенные рыдания в подушку, подошел и сел накрай постели.

— Кизия, не надо.

Он гладил ее волосы, руку, а тело ее содрогалось от рыданий.Она оплакивала Люка.

— Ах, малыш… девочка моя, почему это случилось с тобой?

Она была такой беззащитной, ей никогда еще не приходилосьбывать в подобной ситуации. Слезы снова навернулись Алехандро на глаза, но онане могла их видеть.

— Это все не со мной, Алехандро. Это случилось с ним.

Ее голос горько и устало звучал сквозь слезы.

Он долго гладил ее волосы, пока она наконец не уснула.Поправил одеяло и нежно дотронулся до ее щеки. Во сне она выглядела совсемюной. Напряжение исчезло с ее тонкого лица. Все горькое, что произошло с ней вэтом огромном и страшном мире, было для нее шоком. Но она пыталась мужественновстречать удары судьбы.

Он услышал тихий стук в дверь и с трудом оторвал голову отподушки. Долго не мог заснуть вчера, а сейчас только пять минут седьмого.

— Кто там?

— Я, Кизия.

— Что-нибудь случилось?

— Я просто подумала, может, уже пора вставать?

Она собиралась сегодня к Лукасу. На ходу натягивая брюки иустало улыбаясь, Алехандро подошел к двери и открыл ее.

— Успокойся, Кизия. Почему бы тебе не поспать ещенемножко?

Она стояла босиком, в голубой фланелевой ночной рубашке ибелом атласном пеньюаре. Ее длинные черные волосы были распущены. Ожившие глазавыделялись на очень бледном лице.

— Я не хочу спать. Я проголодалась. Я тебяразбудила? —

— Нет, нет. Конечно, нет. Я всегда встаю в шесть.Фактически я не сплю уже с четырех часов.

Он посмотрел на нее с упреком, и она засмеялась.

— Хорошо, хорошо. Я поняла. Сейчас не слишком рано,чтобы заказать тебе кофе, а мне чай?

— Дорогая, это тебе не «Фермой». Ты действительно неможешь дождаться, когда мы поедем? Она кивнула.

— Когда я смогу его увидеть?

— Я не думаю, что они пустят тебя раньшеодиннадцати-двенадцати.

Господи, они могли бы еще поспать часа четыре. Алехандромолча пожалел о потерянном времени. Он был полуживым.

— Ну, раз уж мы встали, мы можем и не ложиться больше.

— Вот и отлично. Это то, что я хотел услышать, Кизия.Если бы я тебя так не любил, а твой Люк не был таким гигантом, я, думаю,отшлепал бы тебя сейчас.

Она довольно улыбнулась.

— Я тоже тебя люблю.

Он усмехнулся, сел и закурил. Она уже курила, и он заметил,что рука ее все еще дрожит. Не считая этого и бледности, она выгляделазначительно лучше. В глазах снова появилась живость, напоминающая о прежнейКизии. Она, безусловно, была борцом по натуре.

Он исчез в ванной комнате и вышел оттуда свежий, причесанныйи в другой рубашке.

— О, посмотрите, как он мило выглядит! Она была бодройи шутила. Не то что утром предыдущего дня. Это утешало.

— Сегодня утром ты нарываешься на неприятности. Развенет? Тебе никто никогда не говорил, что, пока мужчина не выпил первой чашкикофе, на него лучше не смотреть?

— Ишь ты!

Он погрозил ей пальцем. Она засмеялась.