Это был Алехандро. Уже неделя, как они в Нью-Йорке. Это быланеделя постоянных звонков, неожиданных визитов, небольших букетиков, просьбпомочь в решении каких-то проблем, — неделя, состоящая из хитростей,извинений и нежности.

— Думаю, что смогу сотворить кое-что из тунца.

— Это то, чем питаются на Парк-авеню? Черт, в городекормят лучше, но компания не та. Кроме того, у меня возникло кое-что…

— Опять? Честно, дорогой мой, у меня все в порядке.Тебе совсем не требуется сюда приходить.

— А если мне хочется?

— Я буду счастлива тебя видеть. Она улыбнулась втрубку.

— Тогда нормально. Еще и кулинарное чудо из тунца!Что-нибудь слышно от Люка?

— Да. Два толстенных письма. И бланк, который мне надозаполнить, чтобы получить разрешение на посещения. Ура! Еще пятнадцать дней — ия могу лететь.

— Постучи по дереву. Он сообщил что-нибудь еще илитолько всякие банальности, которые я не хочу слушать?

— Это и еще то, что сидит в камере «метр на метр» с ещеодним заключенным. Уютно, да?

— Очень. А что еще «хорошего»? В ее ответе прозвучалагоречь:

— Больше ничего. Он просил передать тебе привет.

Я не ответил пока на его письмо. На этой неделе обязательнонапишу. Что ты сегодня делала? Писала что-нибудь сексуальное? Кизия засмеялась.

— Да. Я написала очень сексуальное книжное обозрениедля «Вашингтон пост».

— Фантастика. Можешь мне почитать, когда я приду?

Он пришел через два часа и принес комнатный цветок и пакетжареных каштанов.

— Как твои дела? Ой… ой… возьми, Аль, горячо…

Она чистила горячие каштаны, сидя у камина.

— Ничего. Бывало и хуже.

Но ненамного. Он не хотел рассказывать ей сейчас об этом. Впоследнее время Кизии хватало собственных неприятностей, чтобы навешивать нанее еще и свои заботы.

— Так что у тебя возникло?

— Что возникло? А, знаешь…

— Обманщик… но ты милый обманщик. И хороший друг.

— Ладно, сознаюсь. Мне нужен был предлог, чтобы тебяувидеть.

Он опустил голову, как ребенок.

— Очень лестно, дорогой Алехандро… Мне это приятно.

Она улыбнулась и протянула ему каштан. Он наблюдал, как она,откинувшись в кресле, грела ноги, протянув их к камину. На губах играла улыбка.Но в глазах не было огня. С каждым днем она выглядела все хуже. Очень похудела,побледнела, а руки почти все время дрожали. Нельзя сказать, чтобы очень, нозаметно. И ему это не нравилось. Очень не нравилось.

— Когда ты последний раз выходила?

— Куда выходила?

— Не прикидывайся дурочкой. Ты знаешь, о чем я. Издома. На улицу. На свежий воздух. — Он посмотрел на нее, она отвелавзгляд.

— А, ты об этом. Вообще-то какое-то время не выходила.

— Что значит «какое-то»? Три дня? Неделю?

— Не помню. Несколько дней, кажется. В основном из-затого, что боюсь газетчиков.

— Болтовня. Три дня назад ты сказала, что они больше незвонят и не торчат около дома. Эта история уже никого не волнует. И ты, Кизия,знаешь это. Так что же удерживает тебя дома?

— Апатия. Усталость. Страх.

— Страх чего?

— Пока не поняла.

— Слушай, малыш. На тебя навалилось множество всего,неожиданно и со страшной силой. Но тебе необходимо взять себя в руки. Ты должнавыходить, встречаться с людьми, бывать на воздухе. Ходить по магазинам, еслитебе это помогает, но не запираться здесь. Ты уже начала зеленеть.

— Очень модно.

— Хочешь сейчас пойти погулять?

Она не хотела, но понимала, что должна.

— Хорошо.

Они молча направились к парку, держась за руки. Она шла,опустив глаза. Они почти подошли к зоопарку, когда Кизия наконец заговорила:

— Алехандро, что мне делать?

— С чем?

Он понял, но хотел услышать от нее.

— С моей жизнью.

— Тебе нужно время, чтобы прийти в себя, а потомрешишь. Слишком мало времени прошло. В каком-то смысле ты все еще в шоке.

— Именно так я себя и чувствую. Хожу в каком-то тумане.Забываю поесть, не помню, была ли почта, не знаю, какой сегодня день недели.Сажусь за работу и вдруг отключаюсь, а придя в себя часа через два,обнаруживаю, что даже не закончила начатое предложение. Это же ненормальность.Я чувствую себя как старушка, которая сидит в своем доме, как в норке, инуждается в напоминаниях, чтобы надеть другой чулок или доесть суп.

— Ну ты еще не настолько плоха: смотри, как быстрорасправилась с каштанами.

— Пока нет, но я иду к этому, Алехандро. Я не имею нималейшего представления о том, что делать, и чувствую себя такой потерянной…

— Все, что тебе надо, — это заботиться о себе иждать, пока придешь в себя.

— Да, а пока что я рассматриваю его вещи в шкафу, лежув постели и прислушиваюсь, не открывает ли он дверь своим ключом. И обманываюсебя, представляя, что он сейчас в Чикаго, а утром вернется. Это сводит меня сума.

— Ничего удивительного. Слушай, малыш, он же не умер.

— Нет, но ушел. А я уже привыкла опираться на него. Завсе тридцать лет или десять лет взрослой жизни я никогда не опиралась намужчину. А с Люком я позволила себе это. Он был единственной опорой, а сейчас ячувствую, что могу упасть.

— Прямо сейчас? — поддразнил он.

— Перестань!

— Хорошо, я буду серьезен. Ты должна понять, что онушел, а ты осталась. Рано или поздно, но тебе придется налаживать свою жизнь.

Она снова кивнула, засунула руки глубже в карманы, и онипошли дальше. Приблизились к отелю «Плаза», к тому месту, где стояли коляски,запряженные лошадьми.

— Наверно, классный отель! — произнес Алехандро.

Чем-то это место напомнило ему «Фермой».

— Разве ты никогда не был внутри? Хотя бы излюбопытства?

Она удивилась, когда он отрицательно покачал головой.

— Нет. Как-то не доводилось. Это не совсем мой район.

Она улыбнулась и взяла его под руку.

— Тогда пошли!

— Я без галстука. — Он занервничал.

— Ну, я тоже не при параде. Меня тут знают. Нас пустят.

— Еше бы!

Он улыбнулся, и они начали подниматься по ступенькам с такимвидом, будто собирались купить это заведение.