кричит во весь голос по-кастильски, умоляя испанцев пощадить его самого и его друзей-туземцев, которым он обязан своей жизнью. Этим мужчиной оказался Хуан Ортис, севильский идальго, в первый раз прибывший во Флориду еще с Панфило де Нарваэсом, а затем посланный туда с Кубы женой последнего с заданием найти ее пропавшего мужа. Там он был схвачен и порабощен местным касиком по имени Осита[1013]. С помощью добросердечной девушки-тимукуа, пленившей рыцарственное воображение Гарсиласо, ему удалось бежать в соседнюю деревню, где другой местный касик, Мокосо, принял его со всем уважением. Понимая, что он вряд ли снова встретится с испанцами, обрадованный Ортис с головой окунулся в туземный быт, научился использовать смертоносный индейский лук и даже покрыл свое тело татуировками[1014].

Сото воспринял встречу с Ортисом как знак свыше – действительно, ее можно было сравнить со встречей Кортеса с Херонимо де Агиляром на Юкатане двумя десятилетиями ранее. Благодаря Ортису Сото и его люди составили примерное представление о регионе, где доминировали независимые и постоянно конфликтовавшие друг с другом касики, правившие агломерациями обложенных данью деревень. Такая ситуация благоприятствовала проверенной испанской стратегии разжигания вражды между противниками, позволявшей в итоге подчинить их себе. В остальном, однако, слова Ортиса звучали не столь оптимистично: золота он не видел (хотя, надо признать, никогда не бывал дальше окрестных деревень). Кроме того – и это было важно – он знал, что и Мокосо, и Осита платили дань гораздо более важному касику по имени Уррипаракокси. Грезивший золотом Сото воспрянул от этой новости духом и сразу же приступил к организации встречи с Мокосо. Если верить источникам, касик был весьма сговорчив: он горько сетовал на жестокость своих соперников и предлагал испанцам заключить против них союз. Независимо от того, доверяли ли ему конкистадоры или нет, на них явно повлияли слухи – настоящие или выдуманные – о больших богатствах дальше к северу. Ничто так красноречиво не говорит о душевном состоянии Сото и его людей на тот момент, как отчет, который он направил городскому совету Гаваны. В нем упомянуты поля маиса, бобы, экзотические фрукты и признаки того, что всего в нескольких днях пути живут довольно высокоразвитые народы, у которых в избытке золота, серебра и жемчуга. «Да будет угодно Богу, – заключал Сото в строках, которые сегодня сложно читать без содрогания (это его последние дошедшие до нас слова), – чтобы это было так; ибо из всего, что говорят эти индейцы, я не верю ничему, кроме того, что вижу сам, причем вижу хорошо; хотя они и знают, и даже часто повторяют, что, если они мне солгут, это будет стоить им жизни»[1015]. Другими словами, Сото не видел другого выхода, кроме как поверить тимукуа.

К середине июля экспедиция вновь пришла в движение. Она медленно пробиралась через густые леса и болота к Луке и Окале, тщетно пытаясь найти хоть какие-нибудь богатства, кроме полей маиса. За собой конкистадоры оставляли хаос, кровь и болезни (в 1984 г. археологи раскопали в районе болот Уизлакучи братскую могилу, в которой рядом с десятками не имевших повреждений останков лежало несколько скелетов с глубокими следами ударов стальным оружием; эти люди умерли с разницей в несколько недель, что свидетельствует об эпидемии европейской болезни, к которой у туземцев не было иммунитета)[1016]. На северном берегу реки Санта-Фе, к северо-западу от современного Гейнсвилла, они захватили 17 туземцев, в том числе дочь местного касика Агуакалейкен, которую Сото решил использовать в качестве приманки, чтобы пленить ее отца. Ему это удалось, и в погоню за испанцами тут же устремились разъяренные воины, требовавшие освобождения касика и его дочери. В месте под названием Напитука Сото, оскорбленный тем, что один из касиков ударил его по лицу, приказал казнить всех пленных воинов. Их привязали к кольям, после чего группа туземных союзников по приказу Сото расстреляла пленников из своих смертоносных луков. Оттуда экспедиция двинулась в Узачиле, ведя с собой примерно 200 пленных туземцев, которые выполняли роль носильщиков и слуг[1017].

Теперь испанцы вступили на территорию племени апалачей. Те еще помнили экспедицию Нарваэса и хорошо усвоили полученные тогда уроки, стараясь изматывать испанцев внезапными атаками вдали от открытых мест. Конкистадорам было трудно избегать значительных потерь, так что продвигались они удручающе медленно. После нескольких дней отдыха в селении под названием Ивитачуко, которое апалачи подожгли в соответствии со своей тактикой выжженной земли, 6 октября испанцы достигли племенной столицы Анаики. Хотя селение было оставлено жителями, оно тем не менее смотрелось неплохо. Более 200 домов, которые испанцы с удовольствием заняли, явно могли стать отличной крепостью, так что Сото приступил к организации обороны. Выяснив, что в Ачусе, в нескольких днях пути к югу от Анаики, имеется удобная бухта, он послал одного из своих командиров обратно в Баия-дель-Эспириту-Санто с заданием отвести туда корабли, чтобы флот находился под рукой на случай чрезвычайной ситуации. Тем временем Сото старался собрать как можно больше сведений о регионе. Вид далеких гор навел его на мысль, что те края могут быть богаты золотом, и эту догадку подтвердил захваченный в плен испанцами юноша, который сказал, что прибыл с севера, из очень богатой страны Юпаха. Когда же ему задали неизбежный вопрос о золоте, юноша сообщил, что его много в месте под названием Кофитачеки[1018].

Испанцы перезимовали в Анаике и снова двинулись в путь ранней весной, 3 марта 1540 г. Экспедиция направилась на север, к реке Флинт, пересечь которую в половодье оказалось чрезвычайно трудно. 11 марта испанцы добрались до состоявшего из нескольких хижин селения Капачеки, расположенного посреди негостеприимного болота, кишащего аллигаторами, коралловыми змеями, пиявками, клещами и комарами. К большому облегчению конкистадоров, вскоре после этого они достигли сравнительно мирной и развитой местности на территории нынешнего штата Джорджия, где их к тому же хорошо приняли. Вступив 23 марта в местную столицу Тоа, они обнаружили, что это самое впечатляющее поселение с начала их маршрута, и это заставило Сото как можно скорее двинуться дальше, поскольку он был убежден, что приближается к очень богатому королевству. Он пребывал в таком нетерпении, что в тот же вечер выступил вперед с небольшим отрядом, на следующее утро достигнув окрестностей Ичиси; остальная часть экспедиции добралась туда 29 марта. Вскоре после этого поприветствовать испанцев прибыл собственной персоной касик Ичиси, который сообщил им, что на севере живет великий владыка по имени Окуте. Перед отправлением Сото установил большой крест «очень высоко в центре главной площади». Затем он объяснил касику, что он и его подданные должны почитать этот крест, ибо на нем умер Христос, «который был Богом и человеком, сотворил небо и землю и пострадал, чтобы спасти всех нас»[1019].

3 апреля, когда они подошли к реке Окони, Сото и его людей встретили послы территории под названием Альтамаха. Оттуда Сото отправился в Окуте, где на центральной площади установил еще один крест. Судя по этим событиям, можно предположить, что все туземцы были рады помочь испанцам в их продвижении к Кофитачеки. Больше того, местные жители, казалось, боялись свирепых воинов этой легендарной страны, которые, судя по всему, жили в больших городах, полных золота, – во всяком случае, испанцы упорно хотели в это верить[1020].

Поверив словам пленного юноши, которого испанцы прозвали Перико («маленький Педро»), что Кофитачеки находится всего в «четырех днях пути в сторону восходящего солнца»[1021], экспедиция двинулась дальше. Испанцы не хотели слушать других своих туземных союзников, большинство из которых настаивали, что до Кофитачеки гораздо больше чем четыре дня пути, что дорога туда лежит через нехоженый дикий край и что нигде в регионе нет ни золота, ни серебра. «Ложь индейца», как назвал ее хронист Луис Эрнандес де Биедма[1022], испанцы начали осознавать только после того, как потратили целую