оставленные на передовых постах. Прежде всего их донимала цинга. На границе в маленьких избушках помещалось от 15 до 20 человек. Караулам приходилось иногда проходить по 20-30 верст, по 7 и 8 суток не раздеваться и не снимать оружия. Госпитали переполнялись больными; бывали случаи, когда на одного врача приходилось до 200 больных. Для надзора к госпиталям приставлялись солдаты, унтер-офицеры, писаря, цирюльники, офицеры. В то же время имелись начальники, которые опасались доводить госпиталь до совершенства, дабы он не полюбился солдату. В нашей армии 9 июня 1790 г. насчитывалось около 12 тысяч больных.

Записки С. А. Тучкова дают яркую картину той обстановки, в которой порой приходилось жить и работать тогда русским воинам. «Наш отряд, — пишет он, — командирован был к пограничной деревне (Пютискирхе). Там ему пришлось остаться три дня, в ожидании дальнейших приказаний, без всякого продовольствия. Две тысячи человек довольствовались одними грибами».

Нужно было возвести на острове Роченсальме батарею в двенадцать орудий. Назначили офицера, дали ему рабочих и мастеров. Когда батарея была готова, на остров прислали батальон пехоты, и он прожил там с конца октября до половины декабря (1789 г.) в лагере, почти не имея зимней одежды. На острове не было никакого жилища. Свирепствовала стужа. По вечерам разводили огромный костер, и около него офицеры вели свои разговоры, а солдаты пели песни и сказывали сказки.

В наших войсках было не мало иностранцев. Им отдавали всякое предпочтете. С ними советовались, их указаниями руководились. Между тем нередко можно было обойтись собственными силами. У острова Роченсальма затонула, взятая у шведов, шебека. Посоветовались с адмиралом Валле. Он предложил выписать для этого из Англии мастеров и механиков. Но позвали купца Сторонкина, торговавшего съестными припасами, и он извлек затонувшую шебеку из воды. «В предприятии о построении батареи» на Роченсальме повторилось нечто подобное. Основанием батареи должна была послужить гранитная скала, сглаженная волнами настолько, что в ней не держались ни земля, ни дерн. Тем не менее капитан артиллерии Тучков исполнил эту работу.

В должности дежурного офицера при принце Нассау состоял мальтийский кавалер Вараж. Он, не зная ни одного слова по-русски, очутился на острове, где его встретили наши башкиры, входившие в состав русской армии. Увидя на нем иностранные ордена и узнав, что он ничего не понимает по-русски, решили, что он из неприятельского лагеря, и зарубили его шашками.

Где проходили башкиры и ямские казаки — наблюдались голод и опустошение.

Комиссариат, как всегда у нас, оказывался неисправным. Маркитанты не облегчали нужд армии вследствие того, что торговали не существенно необходимым, а предметами роскоши.

Рекрут, приходивших позже других, обучать, естественно, не поспевали. И. П. Салтыков жаловался, что ни стрелять, ши ружьем владеть не умеют. И если они тем не менее оказывались полезными, то объясняется это с одной стороны — сметливостью россиян, а с другой — условием, подмеченным англичанином Тревеншом, служившим в нашем флоте. «Нельзя желать лучших людей, — писал он о русском матросе — ибо неловкие, неуклюжие мужики скоро превращались под выстрелами в смышленых, стойких и бодрых воинов». Об общем положении можно судить по следующему заявлению нового главнокомандующего И. П. Салтыкова. «Истинно такие иногда часы бывают, что все состояние государства видишь висящее на волосу».

В течение пережитых кампаний граф И. В. Мусин-Пушкин выказал свою полную неспособность.

«Кого мне употребить в сей стране? — спрашивала Императрица князя Потемкина. — Реши ты мою нерешимость. От Пушкина ничего добиться неможно и уже способа не осталось, ибо моих ордеров не слушается.

Гр. И. П. Салтыков к сему посту не более способен, как и Пушкин, также и прочий генералитет перетасовать в Финляндии нужно... Нумсена, Корсакова, Берхмана, Боувера я здесь оставляю, Левашев никуда не годится, а Волков вял».

Граф Иван Петрович Салтыков

Екатерина продолжала думать о перемене командного состава в Финляндии. Потемкин указывал на гр. Ив. Петр. Салтыкова. «Но нельзя ли, чтоб чаша сия шла мимо финляндской армии? Тут паки, кроме упрямства и глупостей, ничего не выйдет».

«Ито в Финляндии много войск, — отвечала Императрица князю Потемкину, — лишь оным умели действовать, в том я твоего мнения; но буде наши тамошние начальники, быв вскормлены, так сказать, на войне, не умеют воевать, то мне их перепекать, аки тесто, также нельзя же».

Граф Мусин-Пушкин остался в Петербурге. При войсках его временно заменил генерал из Уфы Игельстрём, состоявший в числе военных перунов, предназначенных против шведов. Он рассчитывал остаться главнокомандующим. К началу 1790 г. во главе армии поставили графа Ивана Петровича Салтыкова, сына фельдмаршала П. Салтыкова.

Когда обсуждался вопрос о новом главнокомандующем для войск Финляндии, то имеется основание предположить, что и Екатерина, и Потемкин думали о Суворове. В одном из писем конца 1789 г. Екатерина говорила Потемкину: «мне нравится, когда мы Суворова прочим».

Город Выборг

Но, к сожалению, вместо Суворова в Финляндию отправили И. П. Салтыкова — человека во всех отношениях посредственного, умевшего лишь приобрести и сохранить свое положение, благодаря угодливости перед сильными мира сего. — После войны Суворов, заменив его в Финляндии, в официальных своих письмах не стеснялся называть его ведомость «бестолковою» и сказать, что Салтыков доказал свое «недоумие» и т. п.

Флот по-прежнему остался под начальством неспособного адмирала В. Я. Чичагова, а шхерную флотилию доверили принцу Нассау-Зигену. Граф Ив. Петр. Салтыков относился к обоим недружелюбно.

О зимней кампании вовсе не думали, хотя Императрица основательно заметила, что «Финляндия в том же столетии два раза зимой завоевана была». Из опыта ближайших двух компаний решились, кажется, более всего, следовать «хронической пассивности» наших сухопутных войск. Прежняя: медленность короля Густава убаюкала всех, и армия спокойно ожидала войны.

Гребной флот оставался разбросанным: части его находились в Кронштадте, Ревеле, Выборге и Фридрихсгаме.

Флот и армия смотрели друг на друга, как на «союзные войска». Золотое правило Петра Великого — «всякий потентат, имеющий единую только армию, — единую руку имеет, а имеющий и флот и армию обе руки имеет» — было точно забыто.

«О войне шведской и говорить скучно, — писал граф Безбородко. — Ежели новоназначенный начальник граф Салтыков таков же будет, как граф Мусин-Пушкин, а флотом станет командовать Чичагов, с Мусиным и Козляниновым, ничего доброго не выйдет». Одна Екатерина не подавала дурного вида пред Западом и Гримму писала (19 марта 1789 г.), что Российскую Империю «конечно не разрушат ни Фальстаф (Густав III), ни Фридрих Вильгельм, даже в соединении с другом