Абдул-Гамидом». — «Мы делаем страшные приготовления к третьей кампании противу шведов», — сообщал Гарновский (2 марта 1790 г.). Возили легкие суда по льду до Выборга; отправляли в Финляндию съестные припасы и воинских чинов. Все было в таком сильном движении, что трудно было найти наемных лошадей.

Воинство собралось, но какое. Брали престарелых, забирали бродяг. Рабочий люд, видя подобные наборы, спешил покинуть город; сняли солдат даже с караулов, имея в виду поручить караулы кадетам, но скоро отменили это распоряжение.

В течение зимы приведено было до 7 тысяч рекрут в Кронштадт. Люди прежде всего назначались во флот. О Кронштадте точно забыли. «Но, милостивый государь, — писал главный командир Пущин графу Чернышеву, — известно вам, что без людей никакая крепость, ни с какими укреплениями, противостоять не может. Кронштадт остался при одних часовых».

П. Н. Пущин дал о людях 1798 г. такой отзыв: «Все присланные на флотилию из рабочего дома и беглые-голые и босые ничем не рознятся от каторжных; да и поведение их такое же, без караула и без присмотра ни на один день нельзя оставить; всегда между ними кражи и ссоры... водоходцы разве мало чем различествуют: взяли за месяц жалованье и здесь всегда приступают ко мне и просят денег...; взятые ими деньги пропили и нуждаются; можно сказать, что все негодные люди». Особенно много таких людей было в эскадре капитана I-го ранга Слизова.

Генерал Берхман

Ланжерон, имевший случай наблюдать состав наших команд в эскадре принца Нассау-Зигена, утверждает, что русский флот находился в «чрезвычайно неудовлетворительном состоянии. Настоящих матросов не было... Во всем флоте разве двадцать человек могли считаться моряками, да и те в Англии считались бы новичками, новобранцами». Невежество и беспорядок господствовали в русском флоте. Люди, захваченные на улицах Петербурга, дворники, полицейские служители составляли экипажи русских судов. Две трети людей всего флота видели море в первый раз в жизни. Гр. А. А. Безбородко утверждает, что в 1790 г. во флот требовали 11 тыс. чел., а ему дали даже 16 тыс. «Говорят нечем вооружать, а того и не считают, что более 3 тыс. вольных водоходцев за дорогую цену нанимается для разных гребных судов».

Начальниками при армии остались: генерал-поручики — Волков, Михельсон, Гюнцель и Левашев, генерал-майоры — Шульц, Нумсен, Спренгтпортен, Гек, Берхман, Боур, Раутенфельт, Татищев и Кнорринг, да при артиллерии — Бригман.

«На сухом пути хотя живые по крайней мере люди есть, — восклицал гр. А. Безбородко; — но на море кому вверить главную команду»?

«Мы теперь упражняемся в составлении плана операции противу короля шведскаго», — сообщает гр. А. Безбородко своему постоянному корреспонденту. В следующем письме, вновь касаясь плана операций, А. Безбородко прибавляет: «хотя покойным адмиралом (Грейгом) установлен был весьма обширный и дальновидный план, но теперь кн. Потемкин настоял на его сокращении, и сие уже принято».

1790 год начали перепиской о заключении мира. Об этом знали лишь Н. И. Салтыков, граф Остерман и граф Безбородко. Государыня требовала, чтобы переговоры не останавливали военных операций.

Морская кампания началась для русских крайне неудачно. 6 марта два шведских фрегата подошли к Роггервику, где застали коменданта Балтийского порта, полковника де-Роберти, совершенно врасплох. Шведские суда обстреляли сначала батарею, а потом своим незначительным десантом заклепали все крепостные орудия и сожгли три казенных магазина с амуничными вещами. Мало того, они побудили коменданта заключить постыдную капитуляцию, в силу которой пришлось сжечь несколько русских купеческих судов, два провиантских магазина и уплатить 4 тысячи рублей контрибуции. У коменданта было 300 человек, но под разными предлогами они не оказали никакого сопротивления. «Будут хвастать шведы, — сказала Екатерина: — негодяй полковник Роберти сделал постыдную капитуляцию... Что же он спас, хочу знать? Себя только. Русский этого бы не сделал. Какая разница с Кузьминым в Нейшлоте». Государственный Совет нашел, что поступок коменданта, сделавшего столь «пакостную капитуляцию, без должного исследования и взыскания остаться не может».

Лагерь шведских войск

Союзников у России не было; проявившееся среди финских войск недовольство улеглось, и нам приходилось рассчитывать исключительно на собственные силы; главным нашим помощником можно было считать плохое материальное состояние шведской армии.

Довольствие шведских войск заставляло желать многого. Когда в 1788 г. последовал приказ о спешном выступлении финских войск, они оказались настолько неподготовленными к походу, что у них не было ни хлеба, ни пороха, ни лошадей, ни обозных. Прибывшая в Финляндию шведская армия обречена была на вынужденное бездействие, за неимением необходимого.

Уже в самом начале похода даже части, прибывшие в Гельсингфорс и расположившиеся на Кампене, должны были лежать на голой земле.

«Солдаты голодные, — писал Стедингк королю (27 июня 1788 г.); более бродяги, чем солдаты, и более русские, чем шведы (готовы изменить)». «Это неслыханно: собрать большое войско, не приняв предварительно мер для прокормления его», — жаловался генерал-лейтенант Пипер. В письмах встречались сетования на недостаток в хлебе, мундирах, фураже. — Граф Мейерфельд предупреждал короля, что если солдаты не будут удовлетворены необходимым, то трудно поддержать дисциплину. «Те, которые уверяли ваше величество в том, — писал Стедингк, — что флот и войско находятся в хорошем состоянии, обманывали вас».

Кажется, наибольшее число жалоб раздавалось на неполучение жалованья. От безденежья одинаково страдали как шведские офицеры, так и солдаты. Войска часто оставались без жалованья и суточных денег. — Государственное казначейство выдавало иногда ассигновки, но деньги куда-то исчезали. Главный интендант П. Б. Пипер и сам король, в письмах к Армфельту, постоянно жаловался на недостаток в деньгах и скудость сделанных присылок. Подобные же жалобы высказывались и теми начальниками, которые раньше него побывали в Финляндии, например Мейерфельдом, полковником Стедингком и друг. Офицеры в отряде Стедингка за шесть месяцев не получали жалованья, а солдаты — за пять; мясо выдавалось лишь в праздники; в Саволаксе солдаты кормились преимущественно хлебом и водой. Никакой солдат в мире, — прибавлял Стедингк, — кроме разве русского, не в состоянии терпеливо переносить столько неудач и лишений». «Я не могу извлечь солдата из его квартиры, где он кое-как кормится около крестьян и боится погибнуть с голода в лагере».

Надо полагать, что не всегда эти жалобы были достаточно основательны; некоторые из них необходимо отнести на счет требовательности и каприза шведских войск. К. Экман, сравнивая содержание своих и русских нижних чинов, приходил к заключению, что у шведского солдата, «каждый день Рождество», ибо ему выдавали мясо, горох, свинину и кашу. Иногда, во время форсированных маршей,