своим весом и он, ничего не стесняясь, заплакал. Никогда ещё в жизни он не был так близко к грани. Валерика прижала его к груди, стала гладить по длинным, светлым волосам.

–Тшш, тихо, мой мальчик. Успокойся, всё прошло.

Руксус всё еще видел размытый силуэт демона, неумолимо идущий в его сторону, что бы он ни делал. Новый поток слёз хлынул из его глаз. Мальчик пытался сказать что-то, но вырывался лишь истеричный рёв.

–Ты теперь в безопасности, Руксус. Ну-ну, тихо, тихо. – Она поцеловала его в лоб, прижала к себе ещё сильнее.

–Настоятельница, я, я…

–Да, мой мальчик, я знаю. Едва узнав о бедной Сарочке, я прибежала сюда, и похоже, вовремя. У тебя замечательные друзья, Руксус. Марианна и Альберт пытались помочь тебе, но ты жёг всё, что было вокруг тебя.

Сквозь пелену слёз Руксус увидел, что это правда. Пол и потолок ещё можно было отремонтировать, но от двери остались лишь тлеющие щепки.

–Я…я правда не хотел, но Сара…

–Да, она была дорога тебе. Дорога всем нам. Но глупышка ослушалась учителя, пропустила через себя больше энергии, чем могла контролировать, и начала мутировать. Стражам ничего не оставалось…

–ЭТО ОНИ ВИНОАТЫ! ОНИ ЗАПЛАТЯТ!!

–Тише, Руксус, тише, – верховная настоятельница прижала его еще сильнее, так, что он с трудом стал дышать. – Повезло, что они тебя сейчас не видели, но вот твою вспышку утаить уже не получится. Ты понимаешь, Руксус? Ты не только обжёг друзей, но и снова показал остальным, что у тебя проблемы с контролем своего Дара. Ты должен быть куда осторожнее.

До мальчика понемногу начало доходить. Он встал на ноги.

–Я…я не специально ведь…

–Знаю малыш, знаю, но теперь мне придётся это как-то объяснять. Я спасла тебя от одержимости, но от гнева Церкви уже могу не укрыть. Им очень сильно не понравится то, что ты сделал.

–Но я пообещаю так больше не делать!

–Клятвы мутанта их не волнуют, мой мальчик, и ты это знаешь.

Она тоже встала во весь свой внушительный рост, ещё раз погладила Руксуса по волосам.

–Всё, постарайся к вечеру прийти в себя, хорошо? Сейчас я скажу Ронне, она найдет вам новую комнату, а эту будем ремонтировать.

Голос верховной настоятельницы оставался спокойным, хотя во взгляде застыла тревога. Она едва не потеряла двух своих детей всего за один день, – и это внутри её же школы! Одного она все же успела спасти, но вот вторую…

–Мне очень жаль, Руксус. Марианна, дорогая, подойди. Вот умничка. Ну всё, не плачь. Да, я знаю, она тебе была как родная сестра, но на всё воля Владыки…

Валерика почти ненавидела себя за эти слова, но что ещё она может сказать? Да, перед ней в большинстве своем ещё дети, но они уже многое понимают. Они видели милость и любовь Императора к псайкерам, видят их проявления каждый день. Как она может объяснить ещё совсем детям, что Бог искренне ненавидит их?

Марианна сильно изменилась с тех пор. Стала ещё реже шутить, улыбаться. Постоянно ходила со столь суровым лицом, словно намерена идти прямо в битву. Даже с Руксусом она пыталась реже пересекаться взглядами, что говорить об остальных.

Тела псайкеров, погибших при обучении, сжигали в крематории в подвалах школы, но учеников туда никогда не впускали, справедливо считая, что подобные сцены негативно скажутся на их психике. Марианна и Руксус были готовы умолять о возможности дать им проститься с Сарой, но правила в школе соблюдались неукоснительно – даже там, где учителя или даже верховная настоятельница были готовы пойти на встречу, встревала вездесущая Церковь, старательно дрессирующая псайкеров с малых лет. «Они обязаны повиноваться», твердил Весконти. «Чем сильнее мы ограничим их действия, тем раньше они поймут, что являются не более чем живым оружием, от которого ждут только неукоснительное исполнение приказов. Им самим будет лучше, если до них как можно раньше дойдет, что все они не более чем нечестивые мутанты, живущие лишь по нашей милости. Позаботьтесь об этом, верховная настоятельница, хотя бы ради их же блага».

Руксусу было очень больно от осознания того, что после гибели учеников…ничего не происходило. В далеком детстве, когда он ещё едва-едва научился внятно говорить, ему представился случай посетить похороны дедушки со стороны матери. Мальчик чётко тогда помнил, что после деда осталась хотя бы могила, которую они по возможности посещали. А что осталось после Сары, кроме воспоминаний? Каждый ученик школы Астра Телепатика словно растворялся в пустоте, оставшуюся одежду, если та была – и ту изымали. Наставники старались делать вид, будто ничего не произошло, а ученикам только и оставалось, что скорбеть.

В комнате висела звенящая тишина.

Альберт, не зная чем себя занять, изредка бесшумно ёрзал на кровати, Каме в новой коляске задумчиво смотрел в окно, где уже садилось солнце, а Руксус читал книгу об истории их сектора, иногда поглядывая на друзей. Особенно его тревожила Марианна, скованными движениями поглаживающая Одноглазика. После гибели хозяйки котёнок словно почувствовал, кто в каком-то смысле занял её место, знал о невыносимой боли Марианны. Девочка гладила его по голове, мягкому животу, но глаза её, застывшие и безжизненные, смотрели будто в вечную пустоту. Она уже давно не плакала, но друзья практически перестали слышать её смех, а когда она растягивала губы в улыбке, эмоция казалась максимально вымученной, притворной.

Руксус не выдержал, убрал книгу в сторону и смело подсел к Марианне. Каме и Альберт удивленно посмотрели на него, ведь никто не смел к ней подходить с момента гибели Сары.

Руксус хоть и хотел помочь близкой подруге, но оказавшись рядом, смотря на неё сгорбленную спину, он понял, что поступил глупо, и вспомнил, почему Марианну никто не трогал. Любое утешение тут бесполезно, слова – лишь ветер. Ничто Сару уже не вернёт.

–Я всё пытаюсь понять, почему это произошло, – прозвучал бесцветный голос. К Руксусу она не повернулась. – Почему с Сарой. Она ведь этого не заслуживала.

У мальчика не было ответа на этот вопрос. Остальные внимательно слушали их разговор, но ничего пока не говорили.

–Я…я в отчаянии, Руксус. Ты и верховная настоятельница говорите, что защитите нас, но, похоже, это тоже неправда. Не хочу сказать, что вы лжёте, но…все мы всего лишь люди, и хотим взять на себя больше, чем действительно можем. Хотя чего это я…Мы ведь для них совсем