же как два индивидуума могут находиться в плохих отношениях, у некоторых сообществ явно имеются непримиримые противоречия. При таких условиях бонобо действительно держатся только по свою сторону от территориальной границы[723].

Почему, за исключением подобных предостережений, сообщества бонобо, как правило, настолько терпимы? Редкость случаев насилия связывают с обилием богатых источников пищи в их местах обитания[724]. Если дело в этом и сообщества бонобо – всего лишь ненадежные друзья, хорошие отношения могут закончиться так же, как, вероятно, прекратилось бы перемирие среди волков в Алгонкинском парке, если бы численность популяции оленей зимой не позволяла наполнить желудки всем. В период конфликтов преимущества нахождения в сильном сообществе бонобо стали бы очевидными. К счастью, тяжелые времена, по-видимому, бывают редко в той части Конго, которая служит домом для всех бонобо. В любом случае бонобо вполне способны устроить драку. «Иногда после ссор вызывают ветеринаров, чтобы наложить швы на мошонку или пенис», – сухо сообщает антрополог Сара Хрди о бонобо в неволе[725]. Помимо редких нападений, в дикой природе бонобо могут и убить. В одном случае несколько бонобо объединились против самца из их собственного сообщества. Исследователи подозревали, что произошло убийство, хотя тело не нашли[726].

Даже у наименее жестоких видов животные, когда речь идет о «международных отношениях», чаще всего предпочитают игнорировать или избегать чужаков, как это делают волки на зимнем пастбище оленей. Кашалоты живут среди чужих кланов, но держатся подальше: они настолько велики, что любое столкновение угрожало бы жизни. Гелады – мастера по части игнорирования чужаков: их стада перемешиваются при видимом безразличии, за исключением предостережений, которые демонстрируют альфа-самцы окружающим холостякам во избежание беды. Такое поведение, возможно, говорит лишь о том, что между этими приматами, питающимися обильной растительностью, конкуренция за пищевые ресурсы низкая или отсутствует[727].

Виды, представители которых обычно стремятся вступить в схватку с чужаками, тоже иногда проявляют терпимость. Когда прайд львов разделяется и каждая половина получает часть первоначальной территории, они, по-видимому, дают друг другу передышку для расселения. Даже в этом случае через год или два бывшие партнеры по прайду становятся такими же враждебными по отношению друг к другу, как и по отношению к абсолютным незнакомцам[728]. Стада павианов, так же как и стада горных горилл, перемешиваются и позволяют малышам играть вместе, когда в этих сообществах нет готовых к спариванию самок, за которых стали бы бороться самцы. Луговые собачки предусматривают политику разрядки за пределами их территории на землях общего пользования, где они осуществляют поиски корма и где почва слишком плохая для того, чтобы рыть норы, поэтому такая территория не стоит того, чтобы ее защищали.

А что насчет шимпанзе: могут ли самцы с ярко выраженной территориальностью изменить своей демонической природе, которую приписывает им Рэнгем, и сосуществовать со своими соседями? Когда речь идет об уживчивости с чужими сообществами, этот вид, по-видимому, занимает нижнюю строчку списка. Самое лучшее, что можно сказать об этих приматах: некоторые популяции реже совершают налеты и убивают чужаков. Тем не менее их относительная сдержанность больше связана с отсутствием возможности, чем с пацифизмом: в таких районах шимпанзе держатся в больших подгруппах и поэтому редко уязвимы для нападений[729].

Принимая во внимание генетическую близость шимпанзе и бонобо к человеку, казалось бы, разумно сделать вывод, что на базовом уровне наше инстинктивное недоверие к чужакам и стремление нанести им вред является частью нашего общего наследия с шимпанзе, тогда как способность отбрасывать тревоги и устанавливать отношения – это наш общий дар с бонобо. Два родственных нам вида превращаются в двух противоборствующих ангелов, стоящих на наших плечах и нашептывающих свои хорошие и плохие советы. К счастью, человек как вид ограничивает насилие, связанное с импульсивными реакциями, характерное для шимпанзе; наш больший эмоциональный контроль и терпимость по отношению друг к другу – это общая с бонобо адаптация[730]. При этом послание из мира дикой природы едва ли можно назвать оптимистичным. Мы снова и снова обнаруживаем, что сообщества животных могут находиться в хороших отношениях или, по крайней мере, не наносят вреда друг другу, если для такого поведения подходят условия: когда низка конкуренция за ресурсы или брачных партнеров или когда борьба того не стоит. Подобное идеальное положение вещей редко сохраняется долго. Например, волки в Алгонкинском парке возвращаются к насилию при ухудшении условий, когда летом олени снова рассредоточиваются и охотиться становится труднее[731]. Как только стаи снова начинают конкурировать за пищевые ресурсы, волки опять возвращаются к своим отвратительным привычкам.

Учитывая, как обстоят дела у разных видов в условиях высокой конкуренции и человеческую реакцию на конкуренцию и столкновение идентичности с чужеродными силами, по-видимому, справедливо предположить, что борьба за хладнокровное отношение к соседям будет вечной. Говорят, Платон утверждал, что только мертвые видели конец войны, и, вне всякого сомнения, это правда. Как описывал Уильям Самнер, война может объединить людей, и, каким бы тревожным это ни казалось, общество, не способное воспользоваться таким избирательным подходом, окажется беззащитным во времена опасности.

Одно можно сказать с уверенностью: обществам не нужно быть враждебными по отношению к чужакам больше, чем требуется для сотрудничества членов обществ в пределах собственных границ. Враждующие общества большую часть времени проводят без сражений, даже если мир между ними ненадежен. Они могут быть невысокого мнения о других людях, о том, как те живут, или об их символах, и тем не менее они не всегда жгут флаги друг друга. Иногда все, чего могут достичь два общества, – это терпение, позволяющее отложить споры и заняться своими делами, подобно волкам на зимнем пастбище оленей. Соглашения такого рода оказывались успешными в периоды ожесточенных конфликтов, хотя и ненадолго. Примером служит рождественское перемирие 1914 г., когда солдаты германской армии и войск Антанты свободно выходили на нейтральную полосу на Западном фронте и в течение дня распевали рождественские гимны и пили вместе. Даже рассмотрение чужаков в качестве занимающих более низкое положение по сравнению с нами не обязательно приравнивать к враждебности, как подтверждено для макаков. Я упоминал, что эти низшие узконосые обезьяны сразу связывают чужака с паразитом («какой ужас, паук!»); обычно вследствие такого предубеждения стада предоставляют друг другу пространство, а не нападают[732]. Различия между обществами, воспринимаемые подобно разнице между биологическими видами, и негативные стереотипы, которые так естественно укореняются в сознании людей, не вынуждают нас к насильственной реакции, и, возможно, такое обезьяноподобное отсутствие нетерпимости, так сказать, было ступенькой к первым элементарным человеческим альянсам.

Несмотря на то что общий враг может, без сомнения,