Алеша приехал еще за час до свидания предупредить Наташу. Яже пришел именно в то мгновение, когда коляска Кати остановилась у наших ворот.С Катей была старушка француженка, которая, после долгих упрашиваний иколебаний, согласилась наконец сопровождать ее и даже отпустить ее наверх кНаташе одну, но не иначе, как с Алешей; сама же осталась дожидаться в коляске.Катя подозвала меня и, не выходя из коляски, просила вызвать к ней Алешу.Наташу я застал в слезах; и Алеша и она – оба плакали. Услышав, что Катя ужездесь, она встала со стула, отерла слезы и с волнением стала против дверей.Одета она была в это утро вся в белом. Темно-русые волосы ее были зачесаныгладко и назади связывались густым узлом. Эту прическу я очень любил. Увидав,что я остался с нею, Наташа попросила и меня пойти тоже навстречу гостям.

– До сих пор я не могла быть у Наташи, – говорила мне Катя,подымаясь на лестницу. – Меня так шпионили, что ужас. Madame Albert [33] яуговаривала целых две недели, наконец-то согласилась. А вы, а вы, ИванПетрович, ни разу ко мне не зашли! Писать я вам тоже не могла, да и охоты небыло, потому что письмом ничего не разъяснишь. А как мне надо было васвидеть... Боже мой, как у меня теперь сердце бьется...

– Лестница крутая, – отвечал я.

– Ну да... и лестница... а что, как вы думаете: не будетсердиться на меня Наташа?

– Нет, за что же?

– Ну да... конечно, за что же; сейчас сама увижу; к чему жеи спрашивать?..

Я вел ее под руку. Она даже побледнела и, кажется, оченьбоялась. На последнем повороте она остановилась перевести дух, но взглянула наменя и решительно поднялась наверх.

Еще раз она остановилась в дверях и шепнула мне: «Я простопойду и скажу ей, что я так в нее верила, что приехала не опасаясь... впрочем,что ж я разговариваю; ведь я уверена, что Наташа благороднейшее существо. Неправда ли?»

Она вошла робко, как виноватая, и пристально взглянула наНаташу, которая тотчас же улыбнулась ей. Тогда Катя быстро подошла к ней,схватила ее за руки и прижалась к ее губам своими пухленькими губками. Затем,еще ни слова не сказав Наташе, серьезно и даже строго обратилась к Алеше ипопросила его оставить нас на полчаса одних.

– Ты не сердись, Алеша, – прибавила она, – это я потому, чтомне много надо переговорить с Наташей, об очень важном и о серьезном, чего тыне должен слышать. Будь же умен, поди. А вы, Иван Петрович, останьтесь. Выдолжны выслушать весь наш разговор.

– Сядем, – сказала она Наташе по уходе Алеши, – я так,против вас сяду. Мне хочется сначала на вас посмотреть.

Она села почти прямо против Наташи и несколько мгновенийпристально на нее смотрела. Наташа отвечала ей невольной улыбкой.

Я уже видела вашу фотографию, – сказала Катя, – мнепоказывал Алеша.

– Что ж, похожа я на портрете?

– Вы лучше, – ответила Катя решительно и серьезно. – Да ятак и думала, что вы лучше.

– Право? А я вот засматриваюсь на вас. Какая вы хорошенькая!

– Что вы! Куды мне!.. голубчик вы мой! – прибавила она,дрожавшей рукой взяв руку Наташи, и обе опять примолкли, всматриваясь друг вдруга. – Вот что, мой ангел, – прервала Катя, – нам всего полчаса быть вместе;madame Albert [34] и на это едва согласилась, а нам много надо переговорить...Я хочу... я должна... ну я вас просто спрошу: очень вы любите Алешу?

– Да, очень.

– А если так... если вы очень любите Алешу... то... выдолжны любить и его счастье... – прибавила она робко и шепотом.

– Да, я хочу, чтоб он был счастлив...

– Это так... но вот, в чем вопрос: составлю ли я егосчастье? Имею ли я право так говорить, потому что я его у вас отнимаю. Если вамкажется и мы решим теперь, что с вами он будет счастливее, то... то.

– Это уже решено, милая Катя, ведь вы же сами видите, чтовсе решено, – отвечала тихо Наташа и склонила голову. Ей было, видимо, тяжелопродолжать разговор.

Катя приготовилась, кажется, на длинное объяснение на тему:кто лучше составит счастье Алеши и кому из них придется уступить? Но послеответа Наташи тотчас же поняла, что все уже давно решено и говорить больше необ чем. Полураскрыв свои хорошенькие губки, она с недоумением и с печальюсмотрела на Наташу, все еще держа ее руку в своей.

– А вы его очень любите? – спросила вдруг Наташа.

– Да; и вот я тоже хотела вас спросить и ехала с тем:скажите мне, за что именно вы его любите?

– Не знаю, – отвечала Наташа, и как будто горькое нетерпениепослышалось в ее ответе.

– Умен он, как вы думаете? – спросила Катя.

– Нет, я так его, просто люблю.

– И я тоже. Мне его все как будто жалко.

– И мне тоже, – отвечала Наташа.

– Что с ним делать теперь! И как он мог оставить вас дляменя, не понимаю! – воскликнула Катя. – Вот как теперь увидала вас и непонимаю! – Наташа не отвечала и смотрела в землю. Катя помолчала немного ивдруг, поднявшись со стула, тихо обняла ее. Обе, обняв одна другую, заплакали.Катя села на ручку кресел Наташи, не выпуская ее из своих объятий, и началацеловать ее руки.

– Если б вы знали, как я вас люблю! – проговорила она плача.– Будем сестрами, будем всегда писать друг другу... а я вас буду вечнолюбить... я вас буду так любить, так любить...

– Он вам о нашей свадьбе, в июне месяце, говорил? – спросилаНаташа.

– Говорил. Он говорил, что и вы согласны. Ведь это всетолько так, чтоб его утешить, не правда ли?

– Конечно.

– Я так и поняла. Я буду его очень любить, Наташа, и вам обовсем писать. Кажется, он будет теперь скоро моим мужем; на то идет. И они всетак говорят. Милая Наташечка, ведь вы пойдете теперь... в ваш дом?

Наташа не отвечала ей, но молча и крепко поцеловала ее.

– Будьте счастливы! – сказала она.

– И... и вы... и вы тоже, – проговорила Катя. В этомгновение отворилась дверь, и вошел Алеша. Он не мог, он не в силах былпереждать эти полчаса и, увидя их обеих в объятиях друг у друга и плакавших,весь изнеможенный, страдающий, упал на колена перед Наташей и Катей.

– Чего же ты-то плачешь? – сказала ему Наташа, – чторазлучаешься со мной? Да надолго ли? В июне приедешь?

– И свадьба ваша будет тогда, – поспешила сквозь слезыпроговорить Катя, тоже в утешение Алеше.