– О, поскорее, поскорее! – восклицал я, возвращаясь домой, –поскорее конец этим мукам! Хоть чем-нибудь, хоть как-нибудь, но только скорее,скорее!

Наутро, ровно в десять часов, я уже был у нее. В одно времясо мной приехал и Алеша... прощаться. Не буду говорить, не хочу вспоминать обэтой сцене. Наташа как будто дала себе слово скрепить себя, казаться веселее,равнодушнее, но не могла. Она обняла Алешу судорожно, крепко. Мало говорила сним, но глядела на него долго, пристально, мученическим и словно безумнымвзглядом. Жадно вслушивалась в каждое слово его и, кажется, ничего не понималаиз того, что он ей говорил. Помню, он просил простить ему, простить ему илюбовь эту и все, чем он оскорблял ее в это время, свои измены, свою любовь кКате, отъезд... Он говорил бессвязно, слезы душили его. Иногда он вдругпринимался утешать ее, говорил, что едет только на месяц или много что на пятьнедель, что приедет летом, тогда будет их свадьба, и отец согласится, и,наконец, главное, что ведь он послезавтра приедет из Москвы, и тогда целыхчетыре дня они еще пробудут вместе и что, стало быть, теперь расстаются на одинтолько день...

Странное дело: сам он был вполне уверен, что говорит правдуи что непременно послезавтра воротится из Москвы... Чего же сам он так плакал имучился?

Наконец, часы пробили одиннадцать. Я насилу мог уговоритьего ехать. Московский поезд отправлялся ровно в двенадцать. Оставался один час.Наташа мне сама потом говорила, что не помнит, как последний раз взглянула нанего. Помню, что она перекрестила его, поцеловала и, закрыв руками лицо,бросилась назад в комнату. Мне же надо было проводить Алешу до самого экипажа,иначе он непременно бы воротился и никогда бы не сошел с лестницы.

– Вся надежда на вас, – говорил он мне, сходя вниз. – Другмой, Ваня! Я перед тобой виноват и никогда не мог заслужить твоей любви, нобудь мне до конца братом: люби ее, не оставляй ее, пиши мне обо всем как можноподробнее и мельче, как можно мельче пиши, чтоб больше уписалось. Послезавтра яздесь опять, непременно, непременно! Но потом, когда я уеду, пиши!

Я посадил его на дрожки.

– До послезавтра! – закричал он мне с дороги. – Непременно!

С замиравшим сердцем воротился я наверх к Наташе. Она стоялапосреди комнаты, скрестив руки, и в недоумении на меня посмотрела, точно неузнавала меня. Волосы ее сбились как-то на сторону; взгляд был мутный иблуждающий. Мавра, как потерянная, стояла в дверях, со страхом смотря на нее.

Вдруг глаза Наташи засверкали:

– А! Это ты! Ты! – вскричала она на меня. – Только ты одинтеперь остался. Ты его ненавидел! Ты никогда ему не мог простить, что я егополюбила... Теперь ты опять при мне! Что ж? Опять утешать пришел меня,уговаривать, чтоб я шла к отцу, который меня бросил и проклял. Я так и зналаеще вчера, еще за два месяца!.. Не хочу, не хочу! Я сама проклинаю их!.. Подипрочь, я не могу тебя видеть! Прочь, прочь!

Я понял, что она в исступлении и что мой вид возбуждает вней гнев до безумия, понял, что так и должно было быть, и рассудил лучше выйти.Я сел на лестнице, на первую ступеньку и – ждал. Иногда я подымался, отворялдверь, подзывал к себе Мавру и расспрашивал ее; Мавра плакала.

Так прошло часа полтора. Не могу изобразить, что я вынес вэто время. Сердце замирало во мне и мучилось от беспредельной боли. Вдруг дверьотворилась, и Наташа выбежала на лестницу, в шляпке и бурнусе [35]. Она былакак в беспамятстве и сама потом говорила мне, что едва помнит это и не знает,куда и с каким намерением она хотела бежать.

Я не успел еще вскочить с своего места и куда-нибудь от нееспрятаться, как вдруг она меня увидала и, как пораженная, остановилась передомной без движения. «Мне вдруг припомнилось, – говорила она мне потом, – что я,безумная, жестокая, могла выгнать тебя, тебя, моего друга, моего брата, моегоспасителя! И как увидела, что ты, бедный, обиженный мною, сидишь у меня налестнице, не уходишь и ждешь, пока я тебя опять позову, – боже! – если б ты знал,Ваня, что тогда со мной сталось! Как будто в сердце мне что-то вонзили...»

– Ваня! Ваня! – закричала она, протягивая мне руки, – тыздесь!.. – и упала в мои объятия.

Я подхватил ее и понес в комнату. Она была в обмороке! «Чтоделать? – думал я. – С ней будет горячка, это наверно!»

Я решился бежать к доктору; надо было захватить болезнь.Съездить же можно было скоро; до двух часов мой старик немец обыкновенно сиделдома. Я побежал к нему, умоляя Мавру ни на минуту, ни на секунду не уходить отНаташи и не пускать ее никуда. Бог мне помог: еще бы немного, и я бы не засталмоего старика дома. Он встретился уже мне на улице, когда выходил из квартиры.Мигом я посадил его на моего извозчика, так что он еще не успел удивиться, и мыпустились обратно к Наташе.

Да, бог мне помог! В полчаса моего отсутствия случилось уНаташи такое происшествие, которое бы могло совсем убить ее, если б мы сдоктором не подоспели вовремя. Не прошло и четверти часа после моего отъезда,как вошел князь. Он только что проводил своих и явился к Наташе прямо сжелезной дороги. Этот визит, вероятно, уже давно был решен и обдуман им. Наташасама рассказывала мне потом, что в первое мгновение она даже и не удивиласькнязю. «Мой ум помешался», – говорила она.

Он сел против нее, глядя на нее ласковым, соболезнующимвзглядом.

– Милая моя, – сказал он, вздохнув, – я понимаю ваше горе; язнал, как будет тяжела вам эта минута, и положил себе за долг посетить вас.Утешьтесь, если можете, хоть тем, что, отказавшись от Алеши, вы составили его счастье.Но вы лучше меня это понимаете, потому что решились на великодушный подвиг...

«Я сидела и слушала, – рассказывала мне Наташа, – но ясначала, право, как будто не понимала его. Помню только, что пристально,пристально глядела на него. Он взял мою руку и начал пожимать ее в своей. Этоему, кажется, было очень приятно. Я же до того была не в себе, что и неподумала вырвать у него руку».

– Вы поняли, – продолжал он, – что, став женою Алеши, могливозбудить в нем впоследствии к себе ненависть, и у вас достало благороднойгордости, чтоб сознать это и решиться... но – ведь не хвалить же я вас приехал.Я хотел только заявить перед вами, что никогда и нигде не найдете вы лучшегодруга, как я. Я вам сочувствую и жалею вас. Во всем этом деле я принимал невольноеучастие, но – я исполнял свой долг. Ваше прекрасное сердце поймет это ипримирится с моим... А мне было тяжелее вашего, поверьте!

– Довольно, князь, – сказала Наташа. – Оставьте меня впокое.

– Непременно, я уйду скоро, – отвечал он, – но я люблю вас,как дочь свою, и вы позволите мне посещать себя. Смотрите на меня теперь как навашего отца и позвольте мне быть вам полезным.