– Мне ничего не надо, оставьте меня, – прервала опятьНаташа.

– Знаю, вы горды... Но я говорю искренно, от сердца. Чтонамерены вы теперь делать? Помириться с родителями? Доброе бы оно дело, но вашотец несправедлив, горд и деспот; простите меня, но это так. В вашем доме вывстретите теперь одни попреки и новые мучения... Но, однако же, надо, чтоб выбыли независимы, а моя обязанность, мой священный долг – заботиться теперь овас и помогать вам. Алеша умолял меня не оставлять вас и быть вашим другом. Нои кроме меня есть люди, вам глубоко преданные. Вы мне, вероятно, позволитепредставить вам графа N. Он с превосходным сердцем, родственник наш и даже,можно сказать, благодетель всего нашего семейства; он многое делал для Алеши.Алеша очень уважал и любил его. Он очень сильный человек, с большим влиянием,уже старичок, и принимать его вам, девице, можно. Я уж говорил ему про вас. Онможет пристроить вас и, если захотите, доставит вам превосходное место... уодной из своих родственниц. Я давно уже, прямо и откровенно, объяснил ему всенаше дело, и он до того увлекся своим добрым и благороднейшим чувством, чтодаже сам упрашивает меня теперь как можно скорее представиться вам... Эточеловек, сочувствующий всему прекрасному, поверьте мне, – щедрый, почтенныйстаричок, способный ценить достоинство и еще даже недавно благороднейшимобразом обошелся с вашим отцом в одной истории.

Наташа приподнялась, как уязвленная. Теперь она уж понималаего.

– Оставьте меня, оставьте сейчас же! – закричала она.

– Но, мой друг, вы забываете: граф может быть полезен ивашему отцу...

– Мой отец ничего не возьмет от вас. Оставите ли вы меня! –закричала еще раз Наташа.

– О боже, как вы нетерпеливы и недоверчивы! Чем заслужил яэто, – произнес князь, с некоторым беспокойством осматриваясь кругом, – вовсяком случае вы позволите мне, – продолжал он, вынимая большую пачку изкармана, – вы позволите мне оставить у вас это доказательство моего к вамучастия и в особенности участия графа N, побудившего меня своим советом. Здесь,в этом пакете, десять тысяч рублей. Подождите, мой друг, – подхватил он, видя,что Наташа с гневом поднялась с своего места, – выслушайте терпеливо все: вызнаете, отец ваш проиграл мне тяжбу, и эти десять тысяч послужатвознаграждением, которое...

– Прочь, – закричала Наташа, – прочь с этими деньгами! Я васвижу насквозь... о низкий, низкий, низкий человек!

Князь поднялся со стула, бледный от злости.

Вероятно, он приехал с тем, чтоб оглядеть местность,разузнать положение и, вероятно, крепко рассчитывал на действие этих десятитысяч рублей перед нищею и оставленною всеми Наташей. Низкий и грубый, он нераз подслуживался графу N, сластолюбивому старику, в такого рода делах. Но онненавидел Наташу и, догадавшись, что дело не пошло на лад, тотчас же переменилтон и с злою радостию поспешил оскорбить ее, чтоб не уходить по крайней мередаром.

– Вот уж это и нехорошо, моя милая, что вы так горячитесь, –произнес он несколько дрожащим голосом от нетерпеливого наслаждения видетьпоскорее эффект своей обиды, – вот уж это и нехорошо. Вам предлагаютпокровительство, а вы поднимаете носик... А того и не знаете, что должны бытьмне благодарны; уже давно мог бы я посадить вас в смирительный дом, как отецразвращаемого вами молодого человека, которого вы обирали, да ведь не сделал жеэтого... хе, хе, хе, хе!

Но мы уже входили. Услышав еще из кухни голоса, я остановилна одну секунду доктора и вслушался в последнюю фразу князя. Затем раздалсяотвратительный хохот его и отчаянное восклицание Наташи: «О боже мой!» В этуминуту я отворил дверь и бросился на князя.

Я плюнул ему в лицо и изо всей силы ударил его по щеке. Онхотел было броситься на меня, но, увидав, что нас двое, пустился бежать,схватив сначала со стола свою пачку с деньгами. Да, он сделал это; я сам видел.Я бросил ему вдогонку скалкой, которую схватил в кухне, на столе... Вбежав опятьв комнату, я увидел, что доктор удерживал Наташу, которая билась и рвалась унего из рук, как в припадке. Долго мы не могли успокоить ее; наконец намудалось уложить ее в постель; она была как в горячечном бреду.

– Доктор! Что с ней? – спросил я, замирая от страха.

– Подождите, – отвечал он, – надо еще приглядеться к болезнии потом уже сообразить... но, вообще говоря, дело очень нехорошо. Можеткончиться даже горячкой... Впрочем, мы примем меры...

Но меня уже осенила другая мысль. Я умолил доктора остатьсяс Наташей еще на два или на три часа и взял с него слово не уходить от нее нина одну минуту. Он дал мне слово, и я побежал домой.

Нелли сидела в углу, угрюмая и встревоженная, и страннопоглядывала на меня. Должно быть, я и сам был странен.

Я схватил ее на руки, сел на диван, посадил к себе на колении горячо поцеловал ее. Она вспыхнула.

– Нелли, ангел! – сказал я, – хочешь ли ты быть нашимспасением? Хочешь ли спасти всех нас?

Она с недоумением посмотрела на меня.

– Нелли! Вся надежда теперь на тебя! Есть один отец: ты еговидела и знаешь; он проклял свою дочь и вчера приходил просить тебя к себевместо дочери. Теперь ее, Наташу (а ты говорила, что любишь ее!), оставил тот,которого она любила и для которого ушла от отца. Он сын того князя, которыйприезжал, помнишь, вечером ко мне и застал еще тебя одну, а ты убежала от негои потом была больна... Ты ведь знаешь его? Он злой человек!

– Знаю, – отвечала Нелли, вздрогнула и побледнела.

– Да, он злой человек. Он ненавидел Наташу за то, что егосын, Алеша, хотел на ней жениться. Сегодня уехал Алеша, а через час его отецуже был у ней и оскорбил ее, и грозил ее посадить в смирительный дом, и смеялсянад ней. Понимаешь меня, Нелли?

Черные глаза ее сверкнули, но она тотчас же их опустила.

– Понимаю, – прошептала она чуть слышно.

– Теперь Наташа одна, больная; я оставил ее с нашимдоктором, а сам прибежал к тебе. Слушай, Нелли: пойдем к отцу Наташи; ты его нелюбишь, ты к нему не хотела идти, но теперь пойдем к нему вместе. Мы войдем, ия скажу, что ты теперь хочешь быть у них вместо дочери, вместо Наташи. Стариктеперь болен, потому что проклял Наташу и потому что отец Алеши еще на дняхсмертельно оскорбил его. Он не хочет и слышать теперь про дочь, но он ее любит,любит, Нелли, и хочет с ней примириться; я знаю это, я все знаю! Это так!..Слышишь ли, Нелли?

– Слышу, – произнесла она тем же шепотом. Я говорил ей,обливаясь слезами. Она робко взглядывала на меня.

– Веришь ли этому?

– Верю.

– Ну так я войду с тобой, посажу тебя, и тебя примут,обласкают и начнут расспрашивать. Тогда я сам так подведу разговор, что тебяначнут расспрашивать о том, как ты жила прежде: о твоей матери и о твоемдедушке. Расскажи им, Нелли, все так, как ты мне рассказывала. Все, всерасскажи, просто и ничего не утаивая. Расскажи им, как твою мать оставил злойчеловек, как она умирала в подвале у Бубновой, как вы с матерью вместе ходилипо улицам и просили милостыню; что говорила она тебе и о чем просила тебя, умирая...Расскажи тут же и про дедушку. Расскажи, как он не хотел прощать твою мать, икак она посылала тебя к нему в свой предсмертный час, чтоб он пришел к нейпростить ее, и как он не хотел... и как она умерла. Все, все расскажи! И какрасскажешь все это, то старик почувствует все это и в своем сердце. Он ведьзнает, что сегодня бросил ее Алеша и она осталась, униженная и поруганная,одна, без помощи и без защиты, на поругание своему врагу. Он все это знает...Нелли! спаси Наташу! Хочешь ли ехать?