— Вы слышали их разговор? — Воронцов пристальносмотрела на меня.

— Слышала, — я кивнула. — Вы тоже можетепослушать. — Достав из сумочки диктофон, я протянула его капитану. —Только предупреждаю, они говорили по-корейски.

— Это ничего. — Он подошел к двери, приоткрыл ее исказал:

— Саша, позови Эдика, — затем вернулся на место.

Через минуту в кабинет вошел парень, которого я тоже виделана выставке Карчинского. Как он говорил? Его знакомый Валентин Ким обучал егоприемам джиу-джитсу, а это его сын Эдик. Парень сдержанно поздоровался иповернулся к капитану:

— В чем дело, Костя?

— Тут один разговорчик есть, — капитан протянулему диктофон, — надо перевести.

— Переведите, — кивнула я. — А вот ещеписьмо, которое Карчинский писал в Москву, но я по рассеянности забыла егопередать.

— Письмо вскрывали, — сказал Воронцов и посмотрелна меня. — Ваша работа?

— Моя, — я вздохнула. — Извините, такполучилось. Но там тоже иероглифы.

— И вы не смогли его прочитать. — Воронцовнасмешливо ухмыльнулся. — Какая жалость.

— Представьте, смогли, — меня начал раздражать егосамодовольный тон. — У моего друга Герта есть одноклассник Юрий Ли. Он иписьмо нам прочел, и разговор перевел.

— О-очень интересно, — протянул Воронцов изасмеялся уже в открытую. — Выходит, что даже такой специфический язык,как корейский, не является гарантией сохранения тайны. Всегда найдется кто-нибудь,кто сможет перевести. Ладно, Эдик, посмотри, что там и как.

Эдик Ким забрал письмо, диктофон и ушел. Мы снова остались скапитаном наедине.

— Продолжим, — произнес он, снова усаживаясь настул.

— Вы же и так все знаете. — Я была обижена егосмехом.

— Многое, но не все. Итак, мы остановились на том, чтовы подслушали разговор. И даже более того, как истинная журналистка, взяли изаписали его. Просто замечательно! Наверное, в тот момент вам и в голову непришло, какой вы подвергались опасности. Ведь застань вас там кто-нибудь, иживой бы вы уже в Питер не вернулись.

— Я же ничего не поняла! — запротестовалая. — Говорили ведь по-корейски.

— Не в этом дело, — Воронцов похлопал меня поруке, — а в самом факте, что вы подслушивали, да еще и записывали. Когда речьидет о таких деньгах, то поневоле становишься подозрительным.

— О таких деньгах… Но вы же сами сказали, чтопереправляли не наркотики.

— Да, — он кивнул. — Даже наркотики стольконе стоят. А вот произведение искусства двенадцатого или четырнадцатого, скажем,века, это стоит.

— А какое произведение искусства можно спрятать в вазу?Она ведь маленькая. Картину туда не засунешь.

— Про картину вы верно заметили. Но в Корее всегдапрактиковалась роспись на шелке. Существуют даже шелковые свитки, такие узкиедлинные ленты, расписанные тушью, которым несколько сотен лет. Вот такой свитоклегко можно поместить в вазу, если, конечно, знать технологию, ее изготовления.А потом разбить вазу и достать свиток. Чего проще! Такая шелкография запрещенак вывозу из страны, так как является национальным достоянием. Но за этодостояние иностранные коллекционеры готовы платить большие деньги. Нескольколет назад из Национального музея Кореи пропало несколько десятков такихсвитков. Розыск ни к чему не привел, пока в Америке однажды не всплыл один изсвитков. Вот тут уже и начали конкретно работать, отслеживать их путь. Ипредставьте, отследили. Вышли на Чон Ван Соя. А от него ниточка потянулась кПаку, а затем и к Карчинскому. Вот только понять никак не могли, каким образомсвитки попадают в Россию. Только недавно это стало ясно. Карчинский был связанс Национальным музеем Кореи, посылал туда постоянно свои работы, керамику. Ачеловек он известный, кто бы мог его заподозрить. Он получал свой процент и былдоволен. Иногда его к тому же просили отправить кое-что в Корею в вазах мэбен.Вот так искусство может служить низменным целям.

— Невероятно. Значит, я привезла из Москвы алмазы, а оних должен был упаковать в вазу и отправить в Корею.

— Вот именно, что должен. Вазу с начинкой он изготовил,но ее не отправил.

— Из-за того, что его убили. — Я вскочила состула. — Я ведь хотела его предупредить об опасности, пыталась этосделать, но он не стал меня слушать. Сначала трубку бросал, а когда я у негопоявилась, набросился на меня и ударил. Если бы я все-таки проявиланастойчивость, он был бы сейчас жив.

— Сядьте, Леда, — проговорил Воронцов. — Еслибы все было так просто.

Я опять села, не понимая, в чем дело.

— Я же уже сказал вам, что вазу со свитками, котораяпришла из Кореи, украл неизвестный. И мы так и не смогли ее найти. Думали, чтоэто сделали по приказу Ивлева, но банкира убили. Карчинский изготовил новуювазу, в которой были алмазы, но его тоже убили, а ваза исчезла, как и первая.Действует один и тот же невероятно ловкий человек. Мы ведь вчера наблюдали завами, когда вы лезли в мастерскую. Хотели в нужный момент там оказаться.Затаились в засаде наши люди, недалеко от дома. Когда человек Пака вышел отКарчинского, мы взяли его.

— И вы позволили ему убить художника?

— В том-то и дело, что он его не убивал.

— Как не убивал? — Я растерялась. — А кто жеэто сделал?

— Когда вы спрыгнули с балкона, в мастерской сразу всезамерло. Через некоторое время оттуда появился человек. Мы поначалу проследили,куда он направился. Получалось, что он ищет вас. Один из моих сотрудниковнаблюдал за вами, когда вы побежали к телефонной будке, но оттуда вы самымнепостижимым образом исчезли, когда человек Пака уже находился в наших руках.

— Меня утащил Иванов, — созналась я. — Унего, оказывается, крыша здорово поехала, и он вообразил себя новымПигмалионом, а меня, соответственно, Галатеей. Стал мне расписывать, что ядолжна остаться с ним, обо всем забыть и что нам будет очень хорошо вместе.

— И как вам удалось вырваться?

— Знаете, я почему-то совсем его не боялась. Не могуобъяснить. Боялась, наверное, но все-таки чувствовала его безобидность. Мыразговаривали, а потом он сказал, что я разрушила его мечту, и велел уходить.

— Забавно. — Он снова засмеялся. — А ваш другеще ночью всех на уши поставил, пытался вас найти. Наши сотрудники дежурили ивозле вашей квартиры, возле редакции, даже возле квартиры вашей мамы. А выпоявляетесь утром сами, да еще и в мастерской. Интересно, что вам тампонадобилось?

— Машина, — созналась я. — Приехала я ведь намашине, а Иванов увез меня на своей.

— Нечего сказать, — он развел руками. —Здоровый прагматизм, что поделаешь.

— Если не кореец убил Карчинского, кто тогда?