Но мне не стоило беспокоиться. Король был так озабоченпопытками очаровать меня, что забыл обо всем остальном.

Я не решилась состязаться в гламоре с лучшим мастеромиллюзий, который когда-либо рождался на свет. Вначале я попробовала поставитьна искренность.

– Я помню, что твои волосы походили цветом на закат надокеаном. Многие сидхе могут похвастаться золотыми локонами, но только твои былицвета заходящего солнца. – Я мило нахмурилась: веками отработаннаягримаска, с помощью которой женщины добивались нужного эффекта. – Или яошибаюсь? Почти все мои воспоминания о короле, когда ваше величество не скрывалгламор, относятся к моему раннему детству. Может, этот цвет, эта волшебнаяпрелесть мне только пригрезились?

Я бы на такое не купилась; никто из моих стражей не поверилбы ни одному слову; Андаис залепила бы мне пощечину за такую очевиднуюманипуляцию. Но никто из нас не жил в той социальной атмосфере, к которой былпривычен Таранис. Подданные веками пели ему хвалу в таких же выражениях, а то ипохлеще. Если вам все время твердить, как вы прекрасны, как чудесны, какизумительны, – есть ли ваша вина в том, что в конце концов вы в этоповерите? А если вы поверили, то уже не сочтете лесть за глупость или попыткувами манипулировать. Вы посчитаете ее правдой. Но главный фокус заключался втом, что я на самом деле считала его истинный облик более привлекательным, чемэтот световой аттракцион. Я льстила совершенно искренне. Всемогущее сочетание.

Золотые локоны словно разделились, распались на отдельныепряди, и настоящие волосы проступили сквозь них медленно, как раздеваетсятанцовщик в стриптизе. Их цвет был почти малиновым – таким иногда бывает закат,заливающий все небо неоновой кровью. Но под верхними прядями был второй слой –локоны оранжево-красного цвета, как у лучей, остающихся на небе еще несколькомгновений после того, как солнце скроется за горизонтом. Несколько прядей былиеще светлее, словно солнечный свет спряли в нити, и они мерцали и сияли вроскошных волнах его волос.

Я выдохнула воздух, который задерживала, сама того неосознавая. Я не врала, говоря, что натуральный цвет его волос впечатляетгораздо больше, чем любая иллюзия.

– Так тебя больше устраивает, Мередит? – Его голосбыл таким густым, что его почти можно было потрогать. Мне хотелось бы набратьего в пригоршни и прижать к телу... Не знаю, как бы он ощущался, но, наверное,как что-то тягучее, может быть, сладкое... Словно зарыться в сахарную вату,воздушную и одуряюще-сладкую, тающую и липкую...

Дойл тронул меня за плечо, я вздрогнула и пришла в себя.Таранис не просто использовал гламор. Гламор изменяет облик людей и предметов,но за вами все равно остается выбор. Под действием гламора сухой лист можетпоказаться куском торта, и съесть его будет приятней – но только вы решаете,есть вам его или нет. Гламор меняет только ваше представление, он не насилуетвашу волю.

Таранис же попытался сделать выбор за меня.

– Король изволил меня о чем-то спросить?

– Да, – сказал Дойл, и его голос напомнил мнечто-то темное, густое и сладкое, как гречишный мед. Я поняла, что он тожеприменил гламор, подтолкнув мои мысли в этом направлении. Но Дойл не пыталсяуправлять мной, он пытался помочь мне справиться с воздействием короля.

– Я спросил, окажешь ли ты мне честь посетить мой пир.

– Я высоко ценю готовность вашего величества пойти натакие хлопоты ради меня. Я буду несказанно счастлива посетить подобноепразднество через месяц или чуть позже. В данный момент я немного слишкомзанята – приготовления к Йолю, как, разумеется, известно вашему величеству... Кнесчастью, у меня нет штата служителей, чтобы претворять мои планы в жизнь стакой же легкостью, как это удается королю. – Я улыбнулась, но в душе я нанего орала. Как он посмел воздействовать на меня, словно я – раззява-человекили кто-то из низших фейри? Так не обращаются с равными.

Мне не следовало удивляться вообще-то. Он всегда относилсяко мне свысока, проклятый сноб, да и это – еще в лучшем случае. Он не считалменя равной себе. С чего бы ему считать меня равной?

Я могла изменить цвет своих волос, кожи, внести мелкиеизменения во внешний облик. Я была мастером на такие штучки. Но мне нечего былопротивопоставить колоссальной мощи Тараниса, которую он так легко на меняобрушил.

Что я могла сделать лучше, чем Таранис? У меня была рукаплоти, а у него – нет, но эта власть могла только убивать и только присоприкосновении. А я не хотела его убить, только утихомирить.

Его голос журчал дальше:

– Я был бы просто счастлив увидеть тебя до Йоля.

Рука Дойла сжалась на моем плече. Я потянулась рукой к егопальцам, и это прикосновение к коже меня немного успокоило. В чем же я сильнееТараниса?

Я переместила руку, чтобы Дойл мог обхватить ее пальцами.Его рука была такой настоящей, такой твердой. Простое прикосновение словнопомогало избавиться от наваждения, от этого тягучего голоса и сияющей красоты.

– Для меня истинное горе отказывать вашему величеству,но полагаю, визит можно немного отложить.

Его сила ударила в меня с мощью стихии. Если бы это былогонь, я бы вспыхнула как солома, будь это вода – я бы захлебнулась. Но этобыла попытка убедить, едва ли не соблазнение, и я вдруг забыла, с чего это я нехочу поехать к Благому Двору. Конечно, я хочу!

Неожиданное движение сзади не дало мне тут же сказать"да". Дойл сел у меня за спиной, сжав меня коленями с двух сторон.Рука его по-прежнему сжимала мою ладонь. Все это не дало мне ответитьнемедленным согласием Таранису, но и только. Прикосновение к открытой коже егоруки по-прежнему значило для меня больше, чем все его прижавшееся ко мне тело.

Я слепо потянулась в пространство, и Холод поймал моюладонь. Он сжал ее, и это тоже было хорошо.

Я взглянула в зеркало. Таранис сиял по-прежнему, прекрасный,как произведение искусства, но эта была не та красота, от которой у меняучащался пульс. Кажется, он перестарался. Я больше не могла воспринимать еговсерьез. Он казался мне смешным в этой сияющей маске и одеяниях из солнечногосвета.

Его сила вновь возросла, мне будто отвесили теплую оплеуху.

– Приди ко мне, Мередит. Приди ко мне через три дня, ия устрою для тебя празднество, равного которому ты не видела.

На этот раз меня спасла открывшаяся дверь. Гален. Онуставился на Дойла на кровати и на Холода, схватившего меня за руку.

– Ты звал, Дойл?

Я не слышала голоса Дойла. Наверное, пару минут я не слышалавообще ничего, кроме слов короля.

Мне удалось отыскать собственный голос. Он оказался тонким идрожащим.

– Пришли сюда Китто. Как есть, быстрее.

Гален поднял бровь, но отвесил короткий поклон – не видныйиз зеркала – и позвал гоблина. В формулировке моей просьбы был особый смысл.Китто очень немного на себя надевал, когда прятался в свою нору. Мне нужно былокасаться чьей-то кожи, а просить стражей раздеваться я не хотела.