Да нет.

Я думала, что Ларри будет сидеть в машине. Он же стоял,прислонившись к ней. Даже издали было видно, что ему больно: спина напряженновыпрямлена, и он старается не двигаться более необходимого. Я подъехала. Вблизион выглядел даже еще хуже. Белая рубашка вымазана сажей. Летние брюки быликоричневыми, поэтому они пострадали не так заметно. От лба до подбородкатянулась черная полоса. От черных кругов синие глаза казались темнее, будтосапфиры в агатовой оправе. И глядели эти глаза тускло, будто боль высосала уЛарри все силы.

– Господи, ну и хреновый же у тебя вид!

Ларри чуть не улыбнулся:

– Спасибо. Как мне не хватало слов ободрения!

– Прими таблетку и лезь в джип.

Он было попытался качнуть головой, но резко остановился.

– Нет, если ты будешь вести машину, я могу поехать наследующий пожар.

– Пахнет от тебя, будто на тебе одежда горела.

– А ты совсем свеженькая, – сказал он, и в голосеего прозвучало неодобрение.

– Чем ты недоволен, Ларри?

– Помимо того, что мне в спину будто тычут раскаленнойкочергой?

– Помимо этого.

– В машине скажу.

Под хмурым видом Ларри проскальзывала усталость.

Спорить я с ним не стала и пошла к джипу. Несколько шагов –и я поняла, что он не идет со мной. Я повернулась и увидела, что он стоитнеподвижно, с закрытыми глазами, сжав опущенные руки в кулаки.

Я подошла к нему.

– Тебе помочь?

– Разве что спину заменить, – буркнул он. – Атак все отлично.

Я улыбнулась, взяла его под руку, готовая частично к тому, чтоон огрызнется, но он не стал. Ему было больно. Ларри неловко шагнул вперед, и яего поддержала. Медленно шли мы к джипу. Когда я подвела его вокруг машины кпассажирской дверце, он дышал быстро и неглубоко. Дверь я открыла, но не оченьпонимала, как его туда посадить. Как ни старайся, а будет больно.

– Дай мне только держаться за твою руку, и я самсяду, – сказал он.

Я протянула руку. Он вцепился в нее и сел, слегка при этомзашипев сквозь стиснутые зубы.

– Ты говорила, что на второй день будет больнее. Ипочему ты всегда права?

– Быть совершенством трудно, – ответила я. –Но я с этим бременем умею справляться. – И посмотрела на него оченьчестными глазами.

Он улыбнулся, засмеялся и тут же согнулся вдвое от боли,отчего она только усилилась. Несколько секунд он корчился на сиденье. КогдаЛарри сумел сесть, он вцепился руками в приборную панель так, что пальцыпобелели.

– Боже мой, только не смеши меня!

– Прости, ради бога.

Я достала сзади детские салфетки с ланолином и алоэ – имиотлично стирается кровь. Наверное, сажа тоже.

Протянув Ларри салфетки, я помогла ему застегнуть ремень.Конечно, раны у него болели бы меньше, если не пристегиваться, но без ремнейездить нельзя. Если бы у моей мамы был тогда привязной ремень, она была бы досих пор жива.

– Прими таблетку, Ларри. Поспи в машине. Я тебя потомотвезу домой..

– Нет, – ответил он настолько решительно и упрямо,что я поняла: его не отговорить. Так зачем пытаться?

– Будь по-твоему. Но чем это ты таким занимался, что утебя вид, будто ты пытался переменить свои пятна?

Он повернул ко мне взгляд, что заставило его поморщиться.

– Купался в саже, – пояснила я. – Ты разве невидел диснеевского фильма и не читал сказки про леопарда?

Он чуть улыбнулся:

– Давно не перечитывал. Я побывал на трех пожарах и накаждом только констатировал, что вампиры погибли. На двух пожарах я вообщеничего не нашел, только пепел. А на третьем вампир был похож на черные палки. Яне знал, что делать, Анита. Пытался нащупать пульс. Знаю, что это глупо. И егочереп разлетелся золой.

Ларри сидел очень ровно, но казалось, что плечи у негоссутулились от того потрясения, что он пережил сегодня.

Вряд ли мои слова улучшили бы его состояние.

– Вампиры сгорают в пепел, Ларри. Если остаютсяэлементы скелета, значит, это был не вампир.

Он повернулся ко мне, и на глазах его выступили слезы отболи.

– Ты хочешь сказать, что это был человек?

– Вероятно. Не на сто процентов, но очень вероятно.

– Теперь из-за меня мы этого никогда не узнаем. Безклыков в черепе определить невозможно.

– Не совсем так. Можно сделать анализ ДНК, хотя незнаю, как повлияет огонь на образцы ДНК. Если их удастся собрать, тогда можнобудет узнать, был это человек или вамп.

– Если это был человек, то я уничтожил все надежды наидентификацию по зубам.

– Ларри, если череп был настолько хрупок, то не думаю,что его вообще можно было сохранить. Он бы не выдержал снятия отпечатков зубов.

– Ты уверена? – спросил он.

Я облизала губы и хотела соврать.

– Не на сто процентов.

– Ты бы знала, что это человек? И не стала бы еготрогать в расчете на то, что он живой?

Молчание заполнило машину.

– Ответь, – потребовал Ларри.

– Нет, я не стала бы проверять пульс. Я быпредположила, что это останки человека.

– Черт меня побери, Анита, я уже год этим занимаюсь ивсе еще делаю такие глупые ошибки!

– Не глупые, а просто ошибки.

– А какая разница?

Я хотела сказать, что глупая ошибка была тогда, когда онподставил спину под удар, но решила не трогать эту тему.

– Ты сам знаешь разницу, Ларри. Когда перестанешь самсебя жалеть, ты ее вспомнишь.

– Не надо такой снисходительности, Анита!

Злость в его голосе жалила сильнее слов. Мне это сегоднябыло не нужно. Ну никак.

– Ларри, я была бы рада успокоить твое самолюбие, чтобыты чувствовал себя лучше, но у меня леденцы кончились. Я сегодня тоже некрестиком вышивала.

– А что случилось? – спросил он.

Я покачала головой.

– Ладно, проехали. Извини. Я тебя слушаю.

Я даже не знала, с чего начать, и не была готова вообщекому-нибудь рассказывать, что случилось сегодня в больничной палате, и ужменьше всего – рассказывать об этом Ларри.

– Даже не знаю, с чего начать.

– С чего-нибудь.

– Ричард совершенно невыносим.