Тогда я села верхом ему на ноги. Он чуть застонал от боли, имне это понравилось. Я встала на колени, только внутренними сторонами ногкасаясь его тела. Спустив с него простыню, я расстегнула ему рубашку, обнажаякожу. Швы темной тонкой полоской шли почти от одного бедра до другого. Страшнаярана, смертельная рана.

Ниже талии у него ничего не было. В больницах тебя всегдараздевают, чтобы ты ощущал себя беззащитным. Вид его обнаженного тела долженбыл остановить меня сразу. Как-то исподволь он меня шокировал. Я не ожидаланаготы, но было уже поздно. Силе – все равно. И я провела пальцами вдоль швов.

Натэниел кричал, но лишь наполовину – от боли. Я не успелаопустить лицо к швам, как у него уже началась эрекция. Я лизала рану, как моглабы это делать собака – долгими, медленными, ласкающими движениями. Когда яподняла лицо и посмотрела ему в глаза, эрекция уже была полная. Я знала, чтомогу сейчас им овладеть, что он хочет, ждет от меня последнего шага.

Присутствие остальных я ощущала как гул, вибрирующий фон ктой энергии, что бушевала у меня внутри. Я никогда не интересовалась случайнымисвязями, но запах и ощущение тела Натэниела были почти неодолимы. Никогда я неиспытывала такого соблазна перед незнакомцем.

Но соблазн – всего лишь соблазн. Ему не обязательноподдаваться.

Я встала на колени, положив руки на гладкие кости его бедер,и стала сдвигать ладони к середине разреза. Касаясь рукой, я клала сверхувторую и давила, но не мышцами, не плотью, а силой. Эту теплую, вздымающуюсясилу я вбивала в его тело.

Он стонал, выгибая подо мной спину, хватаясь за меня руками,и пальцы его судорожно сжимались.

Это было похоже на устранение дефектов в теле зомби, толькоэто тело было теплым и живым, и я не видела глазами, что делаю. Но ощущала.Ощущала гладкость и упругость этого тела, гладила места, куда не дотянетсяникакая рука. Я перекатывала дефекты между пальцами, наполняя Натэниелаизвергающимся из меня теплом. Оно лилось по рукам, по пальцам – прямо в него, иразливалось по его телу, по моему телу, переходя в лихорадку, обжигающую кожу,все тело, объединяя наши тела в единую суть плоти и жара, а ведь прилив теплатолько начинал нарастать. Он нарастал, пока я не закрыла глаза, но даже тьмупронизывали вспышки света, белыми цветами взрываясь перед глазами.

Я дышала быстро, отрывисто, поверхностно. Открыв глаза, яглянула в лицо Натэниела. Он дышал точно так же. Я заставила нас дышатьмедленнее – заставила его дышать медленнее. Сердце его ощущалось, будто якасалась его рукой, держала в ладонях. Я могла коснуться любой части его тела,владеть любой частью его тела. Я слышала запах крови у него под кожей и желалаощутить ее вкус.

Он уже был исцелен, когда я опустилась на него сверху ивпилась ртом в его рот. Отвернув ему лицо в сторону, я стала жевать шею, покане ощутила под кожей пульс. Лизнула его, но этого было мало. Взяв бьющийсяпульс губами, я чуть прикусила кожу, и пульс забился у меня во рту. Нестерпимохотелось сдавить сильнее, еще сильнее, пока потечет кровь. Хотелось. Я смутнопонимала, что Жан-Клод проснулся в подвале, и это его голод ощущала я, егопотребность. Но потребность оседлать тело Натэниела исходила не от него. И дажене от меня.

Я помнила тело Натэниела, хотя никогда раньше с ним не былазнакома. Я знала, каков он на вкус. Ощущала его, как можно ощущать толькодавнего любовника. Воспоминания не мои, и энергия не моя.

Я слезла с Натэниела, попыталась слезть с кровати и рухнулана колени. Стоять я еще не могла. Ричард говорил, что, пока существует стая, Райнане исчезнет. Я не поняла тогда, что это значит. Теперь поняла. Я послужилаканалом из ада для этой суки и отличный сама при этом словила кайф.

Но я знала и еще одно. Знала, чего Райна не сделала, иобвинять в этом ее не могла. Я знала, как вылечить тело Натэниела, но знала, икак разорвать его на куски. Все, что ты можешь починить, ты можешь сломать.Когда я держала его сердце своей бесплотной рукой, на долю секунды накатилотемное побуждение сжать руку, раздавить пульсирующий мускул, чтобы хлынула кровьи прекратилась жизнь. Мгновенный приступ побуждения столь злого, что испугалодаже меня. Хотелось бы списать его на эту суку из ада, но что-то говорило мне,что она здесь ни при чем. Это мой темный угол.

Только рука Стивена, зажавшая мне рот, помешала мне завопитьв голос.

Под рукой Стивена крик превратился в жалобное мычание. Онприжал меня к себе, сильно, будто опасаясь, что, если меня выпустить, ячего-нибудь натворю страшного. Да и я сама не была в себе уверена. Хотелосьброситься бежать, бежать, пока не убегу от этой мысли, от ощущения, от себясамой. Но я, как и Ричард, от себя убежать не могу. Эта мысль заставила меняперестать отбиваться и сесть спокойно в кольце рук Стивена.

– Оклемалась? – спросил он тихо.

Я кивнула. Его рука медленно сползла с моего рта, будто онне был уверен, что я его правильно расслышала и правильно поняла.

Я привалилась к нему, почти соскользнув на пол.

Стивен гладил мне лицо, снова и снова, как успокаиваютбольного ребенка. Он не спросил, что со мной. Никто не спросил.

Натэниел присел рядом с нами. Он не выглядел исцеленным,выглядел просто здоровым. Улыбался, красивый своей незавершенной, мальчишескойкрасотой. Если обрезать волосы и поменять глаза, получится вид школьного хавбека,кумира девчонок.

То, что я две минуты назад чуть было на него не набросилась,вызвало такую волну жара, что я спрятала лицо на груди Стивена. Я не могласмотреть в юное лицо Натэниела, зная, как только что чуть его не изнасиловала.Не помогало и то, что я помнила его тело со всеми подробностями, к которымникогда не прикасалась. Райна ушла, но не была забыта.

В комнате почувствовалось движение, гудящая энергияоборотней стала ближе. Я и не глядя на них знала, что они сгрудились вокругменя. Энергия их стягивалась петлей. Дышать было трудно.

Чья-то щека потерлась о мое лицо. Отодвинувшись, я увиделаКевина. Я думала, это будет Натэниел. Массивные ладони Тедди гладили мне рукивыше локтей, потом он поднес ладони к лицу:

– Ты пахнешь стаей.

Лоррен лежала на спине, уставившись на меня страннымиволчьими глазами.

– Она пахнет Райной. – Лоррен повернулась илизнула меня в коленку, в джинсы.

Я знала, что, если я позволила бы, мы бы спали в одной общейкуче, как щенки. Знала, что прикосновение объединяет стаю, как у приматов –искание в шерсти. Прикосновение, утешение – секс здесь может и неприсутствовать. Просто Райна выбрала его. Это были волки, но также и люди,следовательно, приматы. Два вида животных одновременно, а не один.

Кевин опустил голову мне на колени, прижавшись щекой. Глазего я не видела, не знала, стали ли они волчьими. А голос у него был густой инизкий: