Воронов нашел еще одно препятствие для его пути: это и есть Вефрид. Имея рядом такую девушку, трудно думать о себе как о мертвом… но думать как-то иначе Бер не имел права. Может, Один простил бы ему нарушение обета – он ведь не желает Беру успеха. Но сам Бер бы себе этого не простил. Где-то на востоке ждут своей судьбы еще четверо убийц Улеба.

Однако дело сделано, слово сказано. Беру оставалось оберегать Вефрид от опасностей пути и всячески уклоняться от той опасности, которую она сама представляла для него. Но так, чтобы она не догадалась об этом…

Лучше бы она и дальше на него сердилась – все было бы куда проще!

В путь тронулись рано утром. Над рекой стоял туман, лодьи шли сквозь него, как небесные корабли сквозь облака. Впечатление чего-то неземного еще усиливал светловолосый лунный альв, закутанный в толстую бурую накидку, что сидел на корме Хавстейновой лодьи и оживленно посматривал по сторонам. Вефрид ездила из Видимиря в Силверволл два раза в год, в начале зимы и на йоль, но летом пустилась в этот путь впервые; утренняя свежесть и предвкушение долгого пути будоражили ее до дрожи. У нее имелась своя малая дружина: толстяк Фроди, давний спутник Эскиля еще со времен Греческой войны, и его семейство. Уже осев в Видимире, Фроди женился на мерянке Естанай, служанке Хельги, и у них родилось двое сыновей-близнецов. Родители договорились, что один получит варяжское имя, а другой мерянское; назвали их Ульв и Улкей. Но еще во времена младенчества, глядя, как они наперегонки сосут материнскую грудь, Фроди прозвал их Гери и Фреки[34], и эти прозвища прилипли к ним прочнее имен. Все четверо и отправились с Вефрид; Естанай, как и Хельга, была родом из Силверволла и хотела повидать родные места, хотя ни матери ее, Кеганай, ни дяди, Кеденея, давно не было в живых и родни у нее там не осталось.

Теперь под началом Бера оказались четыре лодьи и без малого три десятка человек. «Для морского конунга еще маловато, но речным уже могу себя называть!» – сказал он на первом привале, насмешив Вефрид. На реке Песи остановились на ночлег вблизи селения; Хавстейн, знакомый со старейшинами, пошел вместе с Бером расспрашивать про незнакомцев, Вефрид осталась с Правеной и Лельчей. В дружине теперь насчитывалось четыре женщины, и они занимали отдельный шатер. Алдан как-то заметил: «Можем рассказывать, что всем родом переселяемся поближе к мерянским мехам. Уже похоже». Вефрид весь вечер сочиняла про себя сагу о молодом конунге, который плывет в далекие земли искать себе королевство, со своей молодой женой и верной дружиной… Обнаружив вдруг, что в ее мечтах молодой конунг – это Бер, а его жена – вылитая она сама, слегка покраснела и весь вечер старалась смотреть не на Бера, а куда-нибудь в другую сторону. Но смотреть на него хотелось; от самого его присутствия делалось радостно на душе. К чему это приведет – Вефрид не думала, но то, что до Силверволла еще дней пять дороги, а то и больше, и все это время она будет видеть Бера почти постоянно, делало ее счастливой. Устав за день, она не спешила вечером идти спать, пока он не ушел, и сидела, одолевая сонливость, прислушиваясь к его разговору с отроками. Все, что он говорил, казалось ей очень умным, сам вид его лица приносил ей радость; то, что поначалу она нашла его некрасивым, начисто исчезло из памяти.

На другой день вышли в Чагодощу, куда впадала Песь. Еще через два перехода – в Мологу. Ехали неторопливо: в тех местах, где было несколько весей, останавливались на день, чтобы все обойти. Градимира никто не видел, но несколько раз находились люди, видевшие на реке незнакомцев, которые могли оказаться Игмором с двумя побратимами. Игмор, надо думать, держал путь в Силверволл, чтобы поискать пристанище и способ прокормиться. В малой веси, где все друг другу родня, троим непонятным чужакам не обрадовались бы, а у старейшин больших родов своих рабочих рук хватало. Рек в этом краю много, и беглецы могли выбрать любую, забраться в глушь и затаиться так, что их найдут только Одиновы вороны, и то по его приказу. Но казалось убедительным, как считал Алдан, что они предпочтут более быстрый путь вниз по течению, а значит, Мерянскую реку, по которой можно двигаться несколько месяцев, до самого Хазарского моря. До моря беглецы этим летом добраться уже не успеют, а значит, им придется искать надежное место для зимовки. Скорее они могли обрести такое в большом, богатом доме, где хозяин имеет много скота и пахотной земли, нанимает работников на сенокос и жатву. Такие хозяйства имелись в больших старых поселениях – Силверволле и Озерном Доме, где оседали русы, разбогатевшие на меховой торговле. По старому обычаю своих предков, богатые русы скорее приняли бы гостей на зиму, чем славяне и меряне, предпочитавшие родовой уклад.

– Если у Хедина о них ничего не знают, – говорил Хавстейн, – то мы сделаем вот что: поедем из Силверволла в Озерный Дом к Анунду конунгу. Мы с ним в родстве, он не откажется помочь. Зимой он поедет по Мерямаа собирать дань, и мы можем поехать с ним, чтобы расспрашивать по всем его владениям. Если где-то появились трое или четверо мужчин, кугыжи не утаят.

– Кто?

– Кугыжи. По-мерянски так называются главы родов.

– Придется так и поступить, – согласился Бер.

И подумал: Сванхейд огорчится, если он не вернется до зимы. И зимой не вернется. Но делать нечего: поиск нужно продолжать, пока есть надежда настичь убийц Улеба, и неважно, сколько времени это займет. В ту ночь на кургане он дал клятву, которая определит, быть может, всю его жизнь. Но иначе нельзя.

Ни единого следа Градимира найти не удалось. Казалось бы, он должен был пройти по этим же местам всего несколько дней назад и внешность имел более приметную, чем остальные беглецы, и все же как в воздухе растворился.

В этой части реки имелись погосты, оставшиеся от времен Олава, и на третью ночь Берова дружина остановилась под крышей. Это было очень кстати: небо к вечеру нахмурилось, опасались ночного дождя, а в погосте можно было улечься на помостах и развести огонь в очаге.

– Но что ты будешь делать, если мы не найдем их ни в Силверволле, ни в Озерном Доме, ни даже во время сбора дани? – спросила Вефрид у Бера, когда все собрались вокруг очага.

За лето все отвыкли