подземные источники вновь наполняли пруд. Не удались и попытки разобрать башню – уж очень крепко она была построена. В конце концов, на пруду поставили мельницу на плотине, а к башне перекинули мостик и устроили тут приют для паломников, приходивших в город поклониться мощам из храма Умиления Девы Марии.

При новой власти башню передали гильдии городских хирургов, под анатомический театр. После этого горожане с наступлением сумерек боялись близко сюда подходить, а мельник, которому вменили в обязанность присматривать за анатомическим театром, каждый вечер напивался допьяна от страха, – таким образом, от заката до рассвета башня никем не охранялась. Нижний ее этаж, где был ледник и хранились трупы, закрывался на замок, но лестница наверх была открыта, и, поднявшись по ней, можно было попасть на второй и третий ярусы башни.

Когда Иоганн привел сюда Якоба, тот обрадовался, что найдено такое замечательное место для выпивки и ночлега. Однако сейчас, когда Иоганн уснул непробудным сном, Якобу стало жутковато. За окнами лил сильный дождь; его капли, скатываясь со стен башни, размеренно стучали по ставням. Якоб вдруг отчего-то подумал, что если покойники встанут и начнут подниматься по лестнице, их окостенелые ноги точно так же будут стучать по деревянным ступенькам.

Он передернул плечами, взглянул на спящего Иоганна и тихо выругался:

– Будь ты проклят и я вместе с тобой! Нашли подходящий ночлег, нечего сказать. Ну, а если кто-то из тех, лежащих внизу, сюда притащится? Один знакомый кладбищенский сторож рассказывал мне, что у него на кладбище по ночам призраки толпою ходят. «Сколько лет, – говорит, – сторожу, а все никак не привыкну». Понятное дело, как к такому привыкнуть? Смерть – это ужас, холод и мрак; жизнь – радость, тепло и свет. У того, кто любит жизнь, смерть обязательно должна вызывать отвращение. Как подумаешь, что станешь мертвецом, противно делается и даже стыдно, будто подцепил нехорошую болезнь, которая тебя обезобразила.

Господи, если ты существуешь, дай мне пожить подольше! Обидно, Господи, сам должен понимать: ты для чего мне дал жизнь, – чтобы отнять ее потом? Как игрушку ребенку – поиграл и отдавай назад? За то что ты дал мне жизнь, тебе, конечно, огромное спасибо, но не отбирай назад, – а, Господи?.. Не слышит или делает вид, что не слышит. Если есть, кому слышать… Вот те кто лежат внизу, уже наверняка знают, есть там что-нибудь после смерти, или ждет нас всех темная пустота. Эй, внизу! Ответьте, что вы сейчас видите и чувствуете?.. Хотя, коли пребывают они в пустоте, то и ждать ответа от них – пустое дело. А ну-ка, еще разок!

Якоб встал, для храбрости глотнул из бутыли и громко произнес:

– К вам обращаюсь, покойники и покойницы! Придите ко мне для разговора, я вас не обижу, только уж и вы меня не обидьте!

Он застыл, вслушиваясь в тишину. Дождь все также мерно стучал по ставням, да Иоганн заворочался и закашлялся во сне.

– Не идут, – сказал Якоб. – Как это понять: не хотят, или мертвы мертвецки, мертвы окончательно, и больше ни на что не способны? Может быть, врал тот кладбищенский сторож, и призраки бродят у него в голове, а не по кладбищу? Я, вот, прожил четыре десятка лет, и никаких призраков никогда не видел. В монастыре, где наши умершие монахи лежали в склепе прямо под нашей келью – не видел; в странствиях своих – не видел; и здесь, в покойницкой, – не вижу. Потусторонний мир – где ты?..

Якоб снял нагар со свечи, потом отломил корку хлеба и сжевал ее, запивая вином.

– Нет, я был не прав, когда ругал тебя, брат Иоганн. Славно, что ты привел меня сюда, – обратился он к спящему. – Башня на острове, дождь за окном, свеча на полу, вино, хорошая еда, – и философские мысли; сегодня был один из лучших дней в моей жизни.

Жан

– Очень хорошо, герр Жан, очень хорошо, – говорил бургомистр, отложив финансовые отчеты и потирая руки. – И еще находились смутьяны, осмелившиеся утверждать, что наш новый порядок обернется хаосом и вызовет резкий спад деловой активности!

– Лишь глупцы или провокаторы могли болтать такое, – заметил Жан. – Я помню, как паписты кричали мне: «Остановитесь! Что вы делаете! Если авторитет Церкви поколеблется, это приведет к полной анархии!». А как радовались они бунту, случившемуся в городе в первый период моего пребывания у вас: не понимали они своим убогим умишком, что новый мир всегда рождается в муках.

Посмотрим же, что получилось у нас в итоге. Я всего лишь семь месяцев возглавляю Духовную Коллегию, и за это время наш город стал одним из самых спокойных и мирных городов во всей стране. За эти семь месяцев было совершено всего 3 казни и принято 8 декретов о высылке граждан. Между тем, за год, предшествующий моему первому приезду к вам, когда в вашем городе еще не была поколеблена папистская вера, у вас было вынесено 58 смертных приговоров и принято 76 декретов о высылке граждан. Разве из этого не следует, что Евангелие является лучшим залогом всеобщей безопасности?

– О да, герр Жан! Кто бы осмелился с вами спорить? – сказал бургомистр. – Лично для меня дополнительным доказательством правоты ваших слов служит размер богатства, полученного нами в результате закрытия монастырей с церквями и конфискации их имущества. Подумать только, что все это неслыханное богатство не приносило ни малейшей пользы городу и горожанам! Как тут не вспомнить Евангелие, – притчу о рабе, который зарыл свой талант серебра в землю…

– Заметьте, что этот раб был наказан господином, который отнял у него талант и отдал другому, кто мог лучше им распорядиться.

– О да, герр Жан! Таланты и должны принадлежать тому, кто может ими распорядиться…

– Ибо «всякому имеющему дастся и преумножится, а у неимеющего отнимется и то, что имеет».

– О да, герр Жан! Беседовать с вами всегда приятно и поучительно. Однако у нас остался еще один небольшой практический вопрос. Монастырь Святой Иоанны Мироносицы – как мы используем его строения? Каково ваше мнение? – спросил бургомистр.

– Полагаю, что в этом монастыре нужно будет поместить исправительный дом, – ответил Жан. – Духовная Коллегия постоянно выявляет людей, нарушающих принятую ими, принятую добровольно, формулу исповедания. Мы наказываем этих людей, в том числе и тюремным заключением, но что проку держать их в тюрьме без дела? Пусть лучше поработают на пользу города. Надо создать мужские и женские исправительные заведения, где отступники могли бы трудиться, искупая свои прегрешения. Вся жизнь этих грешников должна быть подчинена строгим правилам; каждая минута времени