Очень быстро в отрасли воцарилось беззаконие, поскольку коммерсанты могли выжить, только нарушая закон. Мелкие бизнесмены утратили былую респектабельность, превратившись в prywaciarze — полулегальных ловчил. Дочь талантливого инженера, который в то время управлял небольшим мануфактурным производством, вспоминает, что ей стыдно было рассказывать друзьям о том, чем занимается ее отец[708]. Обходя правила, квотирующие наем рабочей силы, некоторые предприниматели привлекали к работе своих родственников. Иногда предприятия специально дробились, чтобы не превышать установленных размеров, а другие члены семьи назначались «владельцами» образовавшихся частей. Бизнесмены также избегали инвестиций, поскольку вложения привлекали внимание налоговых органов, предпочитая проекты с быстрой отдачей. Долгосрочное планирование в такой ситуации было невозможно.

Со временем бизнесмены научились отстаивать свои интересы сообща. Многие перерегистрировались в «ремесленников»: это позволяло им иметь пусть крошечное, но собственное дело, не неся клейма «капиталист». Они также создавали гильдии — государственные институты, иногда действовавшие в интересах своих членов. Эти объединения старались организовать поставки продукции в частные магазины по официальным, установленным государством, ценам. Они также добились переквалификации в «ремесленников» представителей некоторых профессий мелкого бизнеса — автомехаников, водопроводчиков и других. Бывший руководитель такой гильдии, формально являвшийся государственным служащим, вспоминает о многочисленных трюках и фокусах, к которым приходилось прибегать в надежде на то, что рано или поздно система изменится к лучшему: «Я полагал, что люди, которые приобретают новые знания, будут меняться, а вместе с ними и система начнет становиться более умной». Увы, этого не произошло[709].

В Венгрии национализация оптовой торговли проходила медленнее. Не в последнюю очередь это объяснялось тем, что в 1945–1946 годах коммунистическая партия здесь еще не обладала парламентским большинством, позволявшим контролировать все аспекты экономической политики, и не могла вводить жесткое регулирование и налогообложение. Это не помешало, впрочем, венгерским коммунистам развернуть «войну за торговлю», действуя не через государственное регулирование, а через полицейские и пропагандистские органы. Летом 1945 года инвективы партии в отношении мелких бизнесменов, лавочников и уличных торговцев по своему неистовству почти сравнялись с обличениями фашистов. В июле начальник полиции Будапешта объявил, что он намерен «освободить столичных рабочих от гиен черного рынка». К сентябрю 600 венгерских полицейских при поддержке 600 советских солдат и 300 уполномоченных арестовали 1500 «дельцов». Большинство из них были задержаны в ходе двух крупных облав на будапештских улицах.

«Антикапиталистическая» пропаганда быстро выплеснулась за пределы городских рынков. В конце июля газета Szabad Nep опубликовала подборку фотографий, на которых группа рабочих укладывала трамвайные рельсы на фоне людей, сидящих в кафе и потягивающих кофе, — другими словами, наслаждающихся жизнью, пока рабочий класс трудится. Вслед за этим последовали рейды по кафе, барам и ресторанам Будапешта. Полиция даже закрыла New York Cafe, одно из самых излюбленных заведений довоенного Будапешта; были конфискованы найденные в его кладовых запасы продуктов и демонстративно розданы бывшим военнопленным[710].

Используя взятки и связи, некоторые рестораны смогли избежать закрытия. Но через год на них обрушилась новая кампания и новые рейды. В июне 1946 года Szabad Nep сообщила о закрытии десяти «люксовых» ресторанов из-за того, что, «предлагая самые дорогие и дефицитные мясные продукты на потребу немногим, они подрывали социальную стабильность и спокойствие». Возможно, в этом была доля истины: во времена дефицита, инфляции, голода те, кто мог позволить себе хорошо питаться, вызывали негодование. Эта кампания коммунистов, добивавшихся популярности, не без успеха использовала эти настроения[711].

В других статьях подчеркивалась не только безнравственная природа частных ресторанов, но и их нелепые привычки: например, буржуазный обычай давать чаевые. В одной статье насмешке подвергся фрак — типичное облачение будапештского официанта: «Этот старомодный наряд до сих пор распространен, официанты по-прежнему щеголяют в нем, как будто бы демонстрируя лакейский дух ушедших времен… В ближайшем будущем профсоюз запретит официантам носить фрак… и это нездоровое и неудобное облачение исчезнет навсегда, уступив место более подобающей, удобной и изящной одежде».

Своим делом занималась и полиция, неустанно проверявшая мелкий бизнес на предмет всевозможных злоупотреблений и нарушений. Булочник из фешенебельного района был задержан полицией, когда выяснилось, что в его хлебе «не было ни грамма соли», хотя в тот месяц ему выделили ее аж 400 килограммов[712]. Подозревалось, что он реализует соль на черном рынке. Другой мишенью полицейских стал хозяин Cafe Baghdad, внутреннее убранство которого было сочтено аморальным. «Войдя внутрь, посетитель попадает в гардеробную, украшенную настенными зеркалами и картинами, изображающими женщин в вечерних туалетах, в эротических позах с обнаженными бедрами», — сообщалось в полицейском отчете. Что еще хуже, «в штате числятся два негра». В последнем наблюдении отражались не только расистские предрассудки, но глубокое подозрение в отношении заведения, способного держать столь экзотических иностранных служащих[713].

Стремясь сохранить бизнес, рестораторы прибегали к различным стратегиям спасения. Одна владелица кафе перерегистрировалась в уличную разносчицу, а другие вступали в коммунистическую партию, надеясь, что это избавит их от политических подозрений. Позже многие владельцы кафе согласились на «добровольную» национализацию, рассчитывая получить место управляющих своими заведениями. Ходатайство, поданное госпожой Ласлоне Гёттлер в Будапеште в 1949 году, выглядит как объявление о продаже: «Настоящим прошу дирекцию Национальной компании принять на баланс мой ресторан, работающий с 1923 года по адресу: улица Бенирки, 19, район Сашалом, оставив меня в должности управляющей… Это угловой дом, где есть зимний бар, отдельное помещение, открытая веранда, терраса, буфет и беседка в саду. До настоящего момента это заведение, расположенное рядом с консервным заводом, приносило хороший доход и не имело долгов по налоговым платежам»[714].

Некоторые преуспели в подобных инициативах. Клара Ротшильд, с 1934 года владевшая салоном «Клара» на улице Ваци, главной торговой артерии Будапешта, сумела остаться руководителем своего магазина и после национализации. Во многом это объяснялось огромной популярностью салона у жен партийных руководителей. Ротшильд следила за парижской модой, приспосабливая ее новинки к будапештским вкусам. Благодаря своему высокому положению, она могла даже выезжать в Париж, чтобы узнавать о новейших веяниях из первых рук[715].

Со временем почти все частные рестораны Будапешта превратились в «народные» кафетерии или государственные «пролетарские» пивные. Названия тоже менялись: вместо вычурных New York Cafe теперь преобладала краткость названий, звучащих по-венгерски. Иногда названием заведения был просто номер. Официанты и чаевые исчезли. Вместо качественного обслуживания появились очереди. Для города, который многие десятилетия поддерживал свой тонус кофе и кремовыми пирожными, это были по-настоящему революционные изменения.

Земельную реформу выдвинули на первый план потому, что считалось, будто она станет популярной в народе. С оптовой торговлей коммунисты разобрались позже, поскольку понимали, что ее ликвидация, напротив, не прибавит им авторитета. Но главным призом, однако, выступала промышленность