Но это так мило, что он хочет произвести хорошее впечатление. Мы идем, держась за руки, от блока Ватерлоо по тайному проходу мимо казематов к моему дому. Люси, Мерлин и Эдвард подлетают к нам, когда мы уже подходим к двери, и Фредди достает пачку печенья из сумки, которую взял с собой, отпускает мою руку, наклоняется и кормит жадных птиц. Я присоединяюсь, сажусь на корточки, и ко мне сразу прыгает Люси и прячет клюв в складках моего платья.

– Ты специально это принес? – спрашиваю я Фредди, когда они набивают свои животики и весело упархивают.

– Стянул в караулке. Я подумал, что мне надо задобрить твоих друзей, чтобы они не рассказывали обо мне гадости. – Он подмигивает, и я притягиваю его к себе.

Когда мы наконец оказываемся перед моей дверью, Фредди медлит и снова запускает руку в кудри. Я ловлю его руку, немного сжимаю ее и распахиваю дверь. В доме тихо, отец, без сомнения, уже в баре и готовится к нашей встрече. Фредди не отпускает мою руку, когда мы подходим к закрытой двери маминой комнаты и я открываю ее.

На середине стола лежит записка, прижатая маленькой коробочкой лимонных пирожных и упаковкой ванильного печенья. Размашистым почерком написано:

«Я подумал, что надо дать вам немного времени с мамой. Я купил ее и мое любимое на десерт. Скоро увидимся. С любовью, папа. P. S. Оставь мне немного печенья!»

Я смотрю на кучу сладостей, и на сердце теплеет, не только потому, что я обожаю сладкое. Я просто не могла бы спланировать все лучше. Фредди обнимает меня за талию, читая записку через мое плечо, и я чувствую его щеку у себя на шее, когда он улыбается.

– Добрый день, мадам. Я Фредди. Для меня честь здесь находиться.

Он отпускает меня, чтобы представиться моей маме, обращаясь к фотографиям на стене. Поставив сумку на стол, он достает четыре контейнера. Когда он их открывает, от содержимого все еще идет пар.

– Ты готовил? – Мои глаза вдруг наполняются слезами, и мне хочется заплакать, но я сдерживаюсь… пока.

– Конечно. Я подумал, что мы можем поужинать с твоей мамой. Я, кхм, говорил с твоим отцом вчера по телефону и попросил у него разрешения, отсюда и… – Он показывает на подаренный нам папой десерт и робко на меня смотрит. – Я просил его присоединиться к нам, но он сказал: «Я уверен, мы еще много раз будем ужинать в этой комнате, парень. Но сначала ты иди и познакомься с моей Хилари». Я надеюсь, это ничего? – Слезы, грозившие пролиться несколько минут назад, текут у меня по лицу, я смахиваю их, улыбаюсь и киваю.

– В караулке кухня не то чтобы первый сорт, так что это – все, что я смог сделать с жареным ягненком. – Он выкладывает картошку, овощи и мясо на стол, а потом достает банку с подливой.

– Спасибо тебе, – все, что я могу сказать, и я тянусь к нему и целую в щеку.

Я почти ничего не говорю, пока мы едим, а Фредди, одетый с иголочки, рассказывает стенам о себе, о нас и обо всем, что я когда-нибудь рассказывала ему про маму. Мои молчаливые слезы капают в пустую тарелку.

Когда мы заканчиваем, я уношу тарелки в кухню и быстро мою. Возвращаясь обратно, я слышу, что он все еще говорит, на этот раз тише, но достаточно громко, чтобы мне было слышно.

– Если вам интересны мои намерения относительно вашей дочери… я просто хочу, чтобы она была счастлива. Если она счастлива, я тоже счастлив. Я не думаю, что когда-нибудь испытывал счастье в чистом виде, пока не встретил Мэгги. Она помогла мне понять многое про самого себя, о том, кто я такой и кем хочу быть… Она спасла мне жизнь. Я не могу сказать, что отдал бы за нее весь мир, потому что она и есть весь мир. И я буду ее луной, всегда на ее орбите. Каждый раз, когда будет наступать темнота, я буду рядом, даря ей столько света, сколько смогу, чтобы она не блуждала в ночи. Мои намерения – быть для нее всем, чем она стала для меня.

Знаете это чувство, когда выходишь зимним утром на улицу и делаешь глубокий вдох? И свежий холодный воздух заполняет легкие, пробуждая каждую клеточку в теле? Это Фредди; он заставляет меня чувствовать себя по-новому с каждым вдохом. Он ветер на вершине шотландской горы, в котором я теряюсь, когда он обволакивает меня и заставляет краснеть мои щеки.

Я прислоняюсь к дверному косяку с улыбкой. Фредди стоит по стойке смирно и смотрит на мамину фотографию, сделанную в тот день, когда я родилась. Где-то в складках одеяльца – я, мои кости еще немного приплюснуты после рождения. Мама светится, ее безумные кудри еще безумнее спадают ей на щеки, и ее кожа сияет от вспышки камеры.

– У тебя ее улыбка, – говорит Фредди, почувствовав мое присутствие.

– Думаешь?

– Определенно.

– Ты бы заставил ее расплакаться своей речью.

– По-хорошему расплакаться?

Я киваю.

– Пора идти, а то отец будет ревновать, что мама провела с тобой больше времени, чем он.

Отсалютовав маме в последний раз, он берет свою куртку, и мы идем в «Ключи».

К тому времени, как появляемся мы, к Кейти присоединилась Мáри – а также все тридцать йоменов, включая смотрительницу, что для нее – огромная редкость. Мой отец сидит на стуле в самом конце зала, держа руки на коленях, – сидит так ровно, что я начинаю опасаться, как бы он не потянул мышцы шеи. Он тоже оделся так, словно собрался на встречу с королем, украсив свой пиджак длинным рядом медалей.

Он быстро поворачивается, пытаясь нащупать выключатель позади себя, стеклянная витрина у него за спиной вспыхивает, и появляется огромный топор, перекрещенный с бифитерской алебардой. Отец доволен собой, возможно, ему кажется, что он выглядит, как какой-нибудь тиран из «Игры престолов» или что-то в этом роде.

– Что у вас здесь происходит? – Я закатываю глаза и смеюсь.

Фредди нервно сглатывает, очевидно напуганный собранием бифитеров, которые все повернулись поприветствовать его.

– Мы пришли приветствовать твоего нового парня в «Ключах», – сообщает Ричи, и я смотрю на него с подозрением.

– И показать, с каким количеством людей ему придется иметь дело, если он разобьет тебе сердце, – добавляет Чарли.

– Я даю вам свое согласие быть закопанным во рву, если я когда-нибудь сделаю что-то подобное, потому что это значило бы, что я сошел с ума, – объявляет Фредди на весь зал и,