Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кузнец покусывал губы, опустив глаза в пол.
— Сколько велите, госпожа некромансерка, столько и выкую, — наконец, ответил он. — Для вас и для короля мне ничего не жалко!
Радмила сощурилась подозрительно. Неужто поверит?
— А как же ж язык такой приживется во рту?
— Хорошо приживется, — заверила Ниенна. — Мы ж тоже не злодейки какие, обезболиваем предварительно, и магию используем, чтобы на место живенько встал. За сутки прирастает, как родной, и следа не остается!
— Тогда пусть ваши чаяния будут успешными, — дрогнувшим голосом ответила бабенка и поспешно откланялась.
Дождавшись, пока Радмила выйдет со двора Хенриков на улицу, Ниенна сердито фыркнула ей вслед — а затем прикрыла плотно дверь. Ну их к покойному лешему, посетителей, сейчас они только помешают. Затем обернулась, чтобы спросить Ингвара, не окаменел ли он стоять столбом, и обнаружила кузнеца сидящим на полу и уронившим лицо в ладони. Плечи его мелко тряслись.
— Эй, ты чего? — испугалась некромансерка.
Ингвар поднял голову, и девушка поняла, что тот просто-напросто пытается сдержать смех, но получается с трудом, потому и давится хохотом. Это было так удивительно, что Ниенна уставилась на вечно смурного мастера, как баран на золоченые ворота.
«А ведь он вряд ли старше Альбрехта, — вдруг поняла она. — И уже воспитывает детей, не своих, но разницы никакой. Если ты старший брат, поневоле заменяешь обоих родителей».
И сердце Ниенны болезненно сжалось. Милосердная Мать, пожалуйста, пусть он в итоге не окажется оборотнем! Слова Герды про то, что Ингвар по-настоящему любит детей, задели ее за живое. Может, и впрямь он жертва обстоятельств, а вовсе не злодей, скрывающий волкодлачий облик под личиной человека?
— Язык сковать… — кашлял Ингвар сквозь смех. — Сплетницам… А ведь поверила, мать честная, поверила!
— А ты почему не поверил? — усмехнулась некромансерка.
— Я что, совсем недотепа? — изумленно уставился на нее кузнец. — Меня отец сызмальства читать учил. И уж свойства живых и неживых материалов я знаю. Ногу деревянную калеке можно худо-бедно приворожить, когда культя заживет, а металл — ни за что.
Он поднялся с пола, вытащил остывшие топоры из ведра, выплеснул оставшуюся воду на улицу, вновь закрыл дверь и продолжил.
— Тут просто половина деревни неграмотная, бабы особенно, они во что угодно поверят, только ври складно. Да и кузнецы не шибко вперед ушли. Учатся делу на практике, как деды и прадеды заповедали, передавая знания прямо у наковальни или на болоте у печей, где руду добытую плавят. Читать им без надобности. А я, пока в городе жил и учился, все время старался изучать хоть какие-то рукописи по обработке металлов…
И вновь замолчал на середине фразы, будто сам себя одернул.
— Ты клинки на заточку принесла? — перевел он тему.
— Принесла. Но вообще, тут такое дело…
Ниенна помялась для вида и шепнула.
— Мы и впрямь ищем ведьму, совершившую много злодеяний. Есть наметки, указывающие, что она в вашей слободе скрывается. Скажи, ты ничего подозрительного за местными жительницами не замечал?
Тонкое красивое лицо Ингвара осталось невозмутимым. Не дрогнуло, выдавая хоть какие-нибудь чувства. Более того, кузнец и впрямь нахмурился, будто напряженно думал о чем-то.
— Не замечал, — наконец, покачал он головой. — Что в деревне всякая баба приколдовывает, для вас не секрет, я уверен. Но если бы ты меня спросила, чую ли я чего-нибудь эдакое, я бы явственно ответил, что нет. Я немного… умею ощущать чужой дар. Вот в подруге твоей он очень сильный и яростный, полыхающий. В тебе более спокойный и ровный, но странный, словно когда-то крепко надломленное дерево. Работает, но с перебоями, так? Травма или магическое выгорание случилось в недавнем прошлом?
Ниенна так и замерла на месте.
— Как ты это чувствуешь? — ахнула она.
— Отец лекарем был, я же говорил вчера. От него и передалось. В здешних женщинах чародейского дара от силы три капли на ведро. Разве что у нашей соседки Услады чуть побольше, но он специфический, ремесленный. Ей бы поварскому или кондитерскому делу научиться и в городе дело свое открыть, ходила бы в парче да шелке. А так она просто готовит вкусно, нас периодически подкармливает, — и Ингвар невольно улыбнулся.
— А Радмила? Говорят, у вас тут колдун злой обитает в окрестностях, и она на поклон к нему ходила? — продолжала аккуратно гнуть свою линию Ниенна.
— А пес ее знает, может, и ходила. Я ее жизнью больше не интересуюсь, это она все бегает, перед теткой Усладой меня позорит. Как супруг этого не видит — ума не приложу. Раза три уже говорил, чтобы дорогу сюда забыла, нет мне дела до чужих жен. Да бесполезно, хоть кол на голове теши. Но в ней дара нет. Злобы да зависти полно, это да. Я раньше и не замечал особо. А как глаза открылись, так и обомлел. В позапрошлом году Услада котенка из Смежей привезла, ласкового, дурного. Ко всем кидался играть, кто в гости к нам заходил. А Радмила ему хвост каблуком прижала специально, чтобы не полез к ней, юбку шитую когтями не испакостил. Тетка и забрала его, от греха подальше. Так и живет у нее, а к нам ходить боится до сих пор.
— Любовь порой ослепляет, — сочувственно вздохнула некромансерка.
— Есть такое дело, — с грустью усмехнулся Ингвар. — Хорошо, что не осталось с той поры ничего, кроме стыда за собственную глупость. Увы, не знаю даже, чем тебе помочь. Тут никого сильных нет, кроме сестренки моей Хелены, но она дитя еще…
И снова замер на полуслове, испугавшись, что сболтнул лишнего.
А Ниенну будто парализовало. Грудь изнутри сковало холодом, не давая дыханию вырваться наружу. Ужас пополз по спине колючими мурашками.
Кузнец же отвел глаза, а потом вдруг подскочил на месте и воскликнул фальшиво-изумленным тоном.
— Я забыл совсем, что нужно в Смежи ехать, а время-то уже обеденное! Меня в крепости ждут, да и тебе надо для «серебра» прикупить компонентов. Хочешь, оставляй клинки, вечером вернусь, как стемнеет, сразу наточу и обработаю. И не переживай, здесь замки заговоренные, никто без меня или Хелены в кузницу не войдет, а значит, и не сопрет ничего. Понимаю, что